Наступила ночь.
Я не знал, что такое ночь посреди бескрайней воды и как это страшно. Гуляя в течение недели по пляжу после наступления темноты, я останавливался на берегу и смотрел в темноту. Нет, не в море, а именно – В ТЕМНОТУ. Никакого горизонта. И нет вовсе моря, просто бескрайняя адская чернота. Но тогда позади сверкали огни кафе, играла музыка, где-то на лавочке перед витриной мама смеялась с новыми крымскими подругами, а я стоял босиком на песке, и от одной мысли, что шагну в чёрную воду хоть по щиколотку, кидало в холод. Сейчас позади меня не сияют огни, и Григорий Лепс не поёт про рюмку водки на столе.
Всюду лишь чернота, и я благословляю звёзды, а ещё огрызок луны, который серебристым пятном искрится на спокойной глади моря. На какую-то секунду я даже забываю страхи и восхищаюсь. Боже, как же красиво.
И тишь, лишь слабый-слабый ветерок качает круг, и волны сонно шепчут: ты умрёшь… ты умрёшь…
Слёзы катятся по щекам, и я улыбаюсь. Откидываюсь на круг, закрываю глаза и тихо произношу:
– Покааааа.
Покаааааа, покаааааа, – ласково шелестит ветерок и ласкает меня.
– Да-да, я умираю, – говорю.
Умираааай, умираааай, – снова с любовью поёт море.
– И вам меня не жалко? – спрашиваю осторожно, но ветер и море уже ничего не отвечают.
От голода хочется спать, и я вновь проваливаюсь в сон, предварительно выбравшись на Круг.
Я вижу сны наяву. Правда-правда. Это кошмары. Куполообразный амфитеатр с глиняными стенами. Под потолками висят клетки, и в каждой сидит ребёнок примерно моего возраста, а кто и помладше.
И в то же время я ощущаю холод воды, лижущей мои ноги.
Ребята улыбаются мне. Улыбка и блеск глаз – единственное, что можно разглядеть на их бледных, почти высохших лицах.
– Где я? – спрашиваю.
Улыбки исчезают. Мальчишки и девчонки прижимают пальцы к губам, и под куполом амфитеатра повисает шелест осторожного тсссссс.
Глаза-звёздочки устремляются вниз, и я тоже смотрю туда. Пола амфитеатра не видно, его пожрала тьма. И она будто живая, в ней что-то зашевелилось.
– Он проснулся, проснулся… – верещат детские голоса в клетках.
И снова: тссссссссс!
– Знаешь, по-настоящему у Оле-Лукойе не два, а три зонтика, – шепчет мальчик из соседней клетки. – Только бы он не раскрыл третий! Только бы не раскрыл!
Я открываю рот, собираясь что-нибудь сказать, но слова застревают в горле, потому что в дальней клетке перед собой вижу её. Девочку, которая уже второй раз посещает мои сны. Её короткие чёрные волосы прилипли к лицу, глаза закрыты. Она выглядит худой, будто сооружена из тоненьких дощечек, обтянутых кожей. Как Пиноккио.
Вода ледяными зубками грызёт мойтыл, пробирается под футболку, царапает низ живота.
Вокруг солнце, полянка для пикника. На лицах людей и ребят счастье, ноздри щекочет аппетитный запах жарящихся хот-догов. В дальнем конце парка на круглой карусели катаются малыши. Хохочут.
Я иду по траве,