Через какое-то время ощущаю холод. Снова в надежде болтаю ногами, дабы попробовать нащупать дно, и вдруг правую икру сводит. Нога бьётся в конвульсиях. Меня это пугает, и я снова плачу.
Наверное, я всё-таки умираю.
И вдруг в голову приходит идея. Мне не обязательно плескаться в воде по шейку, можно просто вылезти и лечь на круг, выставив в его отверстие лишь задницу. Я так постоянно делаю… делал, когда плескался возле берега.
Боясь, что круг выскользнет, я вновь обхватываю его ручки и подтягиваюсь. Минута, и я раскидываюсь на узоре раскрытого зонтика, как в надувной лодке. Тучи унеслись, и солнце палит нещадно. Те редкие облачка, что лениво ползут по небу, лишь на несколько секунд прикрывают светило, и то не полностью, а лишь приглушают его свет.
Я сначала закрываю глаза просто, а потом и ладонью, потому что лучи, казалось, прорезают веки и жгут взгляд красной тьмой. Какое-то время, что превратилось в смазанное пятно, я дрейфую. Мысли успевают обрести логическую форму, страх пропадает, и внезапно вспыхивает надежда. Чёрное море не такое уж и большое, его вдоль и поперёк испещрили корабельные пути. Скоро я пересекусь с какой-нибудь посудиной, и меня спасут.
Мысль кажется столь правдоподобной, что я улыбаюсь, а потом хихикаю. Меня спасут! Может даже, одного со всей яхты!
Некоторое время в голове пустота. Теперь ласковые волны лижут мои ноги, ладони, опущенные в воду. Я ненавижу море! То оно убивает людей, то ластится к ним.
В голове начинают прокручиваться события утра. Мама подняла меня в шесть. Твердила, что мне стоит посмотреть всякие там Воронцовские дворцы, Ласточкины Гнёзда. Пару дней назад я с недовольством встретил её идею отослать меня на четырнадцатичасовую экскурсию. Тогда два дня казались вечностью, но вот час пробил. В шесть утра она меня разбудила, приготовила сосиску и яичницу. Готовила сама, ибо в такой ранний час ни одно кафе ещё не работало.
Запивая еду какао Несквик, я ворчал, точно мой дед. Не нужно мне никакой экскурсии, дайте только ПОСПАТЬ! Но мать запихнула меня на яхту и с яркой улыбкой махала мне с берега вместе с остальными родителями.
А вот если я умру, она будет причитать, что была дурой, ибо не послушала сына в то утро.
Он говорил мне: мам, я не хочу ехать, я не хочу уплывать от тебя во дворцы, можно я просто посплю? Как чувствовал ведь, Никитушка.
Да ещё сон снился волшебный. Я уже плохо помню. Но вокруг стеной высились изумрудные деревья. И была там девочка. Такая милая. Спящая под дубом. В белом изорванном платьице. Во сне редко видишь незнакомых людей с яркими чертами лица. А вот тут всё как наяву. И вдруг образ мамы загораживает свет: Сынок, пора кушать и плыть.
Стоя на корме, я даже не улыбнулся и не помахал рукой. Сердито занял место на лавочке, поставил круг в коленях, оперся лбом на спинку передних сидений и закрыл глаза.
Какое-то время назойливый голос экскурсовода надоедал под потолком: Ребята,