Это во-первых. И с этим ты легко сама справишься. Режь больше. Не факт, что Лизетта отдаст под твою самую бомбовую бомбу целую полосу. Обязательно найдёт, какую ещё заметочку к твоему материалу присобачить.
Лариса хотела было возразить, что под убойный материал и разворота не жалко, другие газеты же отдают, но Романыч поднял палец, прося его не перебивать.
– Во-вторых – самое плохое – продолжил он. – Выдать рассказ, по которому бери и прямо сейчас тащи в товарищеский суд этого Крота, не имея дополнительных свидетельств или документов – как такое называется? Правильно, беззаконие. Клевета, порочащая честь и достоинство положительнейшего гражданина. Да этот Крот со сворой своих адвокатов нас с тобой и со всей газетой в придачу на клочки порвёт. Врёт, скажет, моя дура, мстит за то, что я её бросил. А коли не врёт, так вы, господа газетчики, докажите, что так именно всё и было. Ах, Ленкина подпись есть? Так подпись ещё не документ, может, вы в своих целях на неё давили!
И куда тогда нам с тобой?
– Так я же…
– Так ты же! – взгляд первого зама стал суровым и недовольным. – В общем, сейчас берёшь свою потрясающую сагу и делаешь из неё просто рассказ, отвлечённое повествование, этакий сюжет наших читателей. У нас же есть рубрика читательских писем? Вот и оформляй дело в виде анонимного послания. И чтобы без намёка даже на мало-мальскую конкретику! Без имён и всего, что указывало бы на реальных персонажей. Уверен: и того, что останется, хватит, чтобы обыватель стал рвать наш «Обоз» друг у друга из рук.
– Романыч, ты представляешь, как мне обидно этакое богатство холостить? – убито прошептала Лариса.
– Ещё как представляю! Сам сколько лет в твоей шкуре проходил! Да я-то с тобой, милая моя, всё-таки по-божески: самой доверяю кромсать. А вот в мою корреспондентскую бытность редакторы, когда приносил им подобные кирпичи, меня не спросясь, дербанили их до неузнаваемости. Матерился, водку хлестал, да куда попрёшь? Журналисту журналистово, а барин – редактор.
Лариса сидела с потухшим видом. Что толку рассказывать о вопиющих подлостях, если на подлеца указать нельзя?
Андрей Романович видел её неподдельное расстройство. Он встал, подошёл к сейфу, достал початую бутылку коньяка и два крутобоких бокала, налил.
– Давай выпьем за твой, Лора, большой труд и за неравнодушное сердце. Она, эта Кротова, не зря же именно к тебе пришла. Сделаем материал! Пусть и не совсем такой, как хотелось бы, но сделаем. Давай, подруга, пей, и шагай до дома. Отдохни, выспись, подтяни хвосты свои, сдай Лизетте долги. С сыном побольше пообщайся, а то совсем парень позаброшен. Словом, постарайся забыться и переключиться. Пусть история эта отлежится, мозги встанут на место. Вот тогда, со свежей головой, и иди на второй круг. Ну, будем!
Жаркая терпкая жидкость приятно обожгла гортань. Этот бокал оказался сейчас для Ларисы очень кстати: дал силы удержать готовые брызнуть слёзы. Прав Романыч,… или всё же она права?