Подняв голову, Хантер (он же Спящий царевич, или просто Царевич, согласно госпитальной мифологии) оторопел – в экране шевелил губами дубиноголовый Пищинский, тот самый телерепортер, что брал у него интервью на пакистанской границе! Кровь бросилась в лицо, сразу стало душно, Петренко просто не знал, куда деваться от стыда и позора. И одновременно терялся в догадках: почему репортаж пошел в эфир именно сейчас, через неделю после того, как был снят? Клял себя, что напрочь забыл о том глупом случае, когда сдуру дал то проклятое интервью, включив тумблер «Д», иначе говоря – нес полную пургу.
Кое-как заставил себя досмотреть репортаж до конца.
Между прочим, смотрелся он совсем не так уж плохо – в особенности с точки зрения тех, кто понятия не имел о специфике афганской войны. Там были свалены в кучу самые разнообразные сюжеты, но центральными фигурами выступали душманский семилитровый чайник и, естественно, Сам, он же – Пищинский. Сей вездесущий не вылезал из кадра, поспевая повсюду и везде, пребывая на самых «горячих и опасных» участках. Интервью со старшим лейтенантом Петренко было только частью, хоть и весомой, этой пропагандистской окрошки.
Монтажер поработал на славу: в репортаж, как в западных клипах, то и дело вклинивались документальные кадры – разрушенный кишлак Темаче с борта вертолета; новенькие бэтээры охранбата на марше; Пищинский в каске и бронежилете, отважно живописующий ужасы войны прямо с брони бэтээра, залпы «Гиацинтов»[12], прозванных в войсках «Геноцидами», жидкий строй четвертой ПДР[13] перед генералом Захаровым – и прочее в том же роде.
Мизерная доля правды и масса откровенного вранья – все это искусно перемешалось в едином котле, именуемом «телевидение». После чего мощная машина выдала серию эффектных картинок в соответствующей идеологической упаковке: жестокая, но справедливая война, мужественный журналист, вместе со своей боевой подругой откровенно и честно доносящие до советских телезрителей правду о кровавых событиях «южнее южных» границ Союза ССР.
Через пять минут поток вранья исчерпался. В холле зависла вязкая тишина, хотя убогонький черно-белый телевизор продолжал работать. Теперь вместо экрана собравшиеся в упор глазели на Хантера. От этих взглядов хотелось провалиться сквозь землю – казалось, каждый знает, что он, старший лейтенант Петренко, впаривал недоумку в необмятых джинсах и батнике откровенную туфту…
Не зная, что сказать, Хантер откинулся на подушки и тупо уставился в потолок. За окнами окончательно стемнело, мутно-желтый свет немногочисленных лампочек-«сороковок» отбрасывал причудливые тени.
– Вам нехорошо, Александр Николаевич? – Помощь неожиданно пришла в виде Афродиты, склонившейся над ним так, что в вырезе халата плеснулись крепкие груди.
– В общем-то, да. – Во рту у Александра Николаевича враз пересохло.
Через минуту каталка вновь затормозила