– В два часа ночи? – Папа кивает подбородком на одежду, разбросанную вокруг меня.
– Великие умы творят ночью, – иронизирую в ответ.
Он уходит, и его шаги постепенно затихают в конце коридора.
– Милая, ты действительно решила разобрать шкаф сейчас и без света?
– У меня есть фонарик.
Мама тоже хочет покинуть мою спальню, но я останавливаю её, решив подразнить:
– А если я буду с парнем или голой? Или вообще два в одном? Не вламывайся так в мою комнату.
– Ради всего святого! – Вопит она, вылетает за порог и хлопает дверью. Если нужно прекратить разговор с мамой, достаточно только заикнуться о парнях. Это весело, если быть откровенной. Я люблю по-доброму дразнить её.
Утром мой внешний вид сравним с зомби, но бодрого и активного. Всегда удивляюсь странности: если сплю с вечера и до обеда, еле отскребаю голову от подушки, но, если сон длится жалких четыре-пять часов, поднимаюсь с торпедой в заднице.
Одри толкает плечом, поймав ритм моих шагов в школьном коридоре.
– Я уже говорила, как рада играть Джульетту?
Я наблюдаю за её сияющим лицом при помощи периферийного зрения, чтобы не встретиться лбом со стеной, о которую получу сотрясение и гематому.
– Обмолвилась пару миллионов раз.
– Если нужно, я готова связать себя фиктивными отношениями для поднятия рейтингов. В Голливуде это частое явление.
– Мы говорим о школьном спектакле, – напоминаю я.
– Ты бесчувственная, Ньюман! – Одри театрально вздыхает. – Подумать только, самый красивый парень в школе самый скромный. Я попробовала заговорить с ним пару недель назад во дворе, знаешь, что он сделал?
– Заплакал?
– Промямлил, что его ждёт мама.
Боже, я едва держусь и, кажется, вот-вот задохнусь от рвущегося наружу смеха.
– Тебе предстоит целовать его, – я улыбаюсь, проскальзывая за парту, а Одри занимает стул через проём от моего. – Проверь пульс после того, как вкусишь фальшивый яд с его губ.
– Думаешь, всё настолько плохо?
Мэтт никогда не был совершенством для меня. Рыцарем в сияющих доспехах, о котором мечтаю перед сном. По правде говоря, такого человека и вовсе не существует. По крайней мере, в нашей галактике. В двенадцатилетнем возрасте мне довелось влюбиться, но всё закончилось унижением и плачевным опытом. Отныне чувства к парням моего возраста сравнимы с рвотным позывом, а мои глаза сами по себе закатываются к мозгу. Я не могу терпеть их дольше пяти минут, если того не требует ситуация. Возможно, для полного выздоровления моего разбитого когда-то сердца необходимо больше шести лет.
– Я занята, даже если он будет Богом, спустившимся с Олимпа.
Какого чёрта я сказала это?
Одри поджимает губы и мрачнеет.
– Ты опять ввязалась в это? – Она подчёркивает последнее слово и поддаётся вперёд, чтобы разговор остался между нами.
– Не уверена, что хочу снова…
Она