– Прежде вас проверят на благонадежность, и только потом оформят пропуск.
– А если без пропуска? ― Пришелец двинулся навстречу.
– Я вижу, вы, мистер Сейджи, с юмором. Мы сработаемся. Жду вас в двенадцать.
– Завтра не будет. И будущего тоже.
Пятясь, Ён открыл список контактов, выведя перечень экстренных служб на дальнюю стену.
Соискатель, заметив сосредоточенность Ёна, обернулся в сторону входной двери.
– Не надейся, полиция приехать не успеет.
Блеклая голограмма прицела вспыхнула на дуле пистолета. Прищуренный глаз агрессора смотрел сквозь пересеченные линии. Расстояние между ними сокращалось.
– Что вы хотите? ― задыхаясь спросил Ён.
– Тебя.
– Меня?
– Хватит глупых вопросов!
Мужчина остановился в двух шагах, когда Ён уперся в кресло и плюхнулся в его парчовые объятия, похоронив под собой сложенные брюки и рубашку. Японец, глянув на спешащих за окнами людей, процедил сквозь зубы:
– В Куала-Лумпуре стоило дать той часовнице. Разобрался бы в себе и не пришлось бы встречаться с Юмису.
– Откуда ты зна… ― бесшумный выстрел оборвал его на полуслове. Густая кровь поползла по переносице. Затылок выплевывал мозговую жидкость, которой пропитывалась спинка кресла.
Пуля прошла навылет, раскрошив экранированное стекло. Поток прохожих померк. Резкий порыв ветра, какой бывает на верхних этажах высоток, вспучив растрескавшееся стекло, оголил дрожащие огни ночного Пусана.
Ён распахнул глаза, разорвав едва подсохшую кровавую пленку. Прохладный воздух привел его в чувства. Киллер стоял в глубине кабинета, а в шаге от него валялась открытая коробка с пустующей продолговатой выемкой. Блестящий цилиндрический предмет покоился чуть левее и вел отсчет. На электронном табло число девять сменило десятку.
«Бомба!» ― догадка пронзила сознание.
Восемь.
«Если это бомба, почему он не уходит?»
Семь.
Ён силился что-то выкрикнуть. Отяжелевший язык издал нечленораздельный звук.
Четыре.
«Убежать не успею».
Три.
«Окно. За спиной разбитое окно».
Два.
Один.
Глава 4. Юмису
Корпоративная Республика Корея. Как воодушевляюще и заманчиво звучало название неведанной страны в конце марта, и как она возненавидела его после. Ее бесило все: погода, архитектура, быт и в особенности люди. Не люди, а бездушные машины. Эти биологические болванки вычеркнули из своего языка само понятие интимности, спалили дотла конституцию семьи, закопали основы человеческой близости, свели смысл существования к математическим формулам и коэффициентам производительности. Трудоголики, задолго до рассвета спешащие на свою высокоинтеллектуальную работу, а поздно вечером, уже за полночь, разбредающиеся по отелям, ресторанам и барам, чтобы передохнуть и накачаться