впуская сыворотку дня.
* * * * *
На земные просторы
наползает луна.
На бескрайние горы
и озёра без дна.
Злополучная сваха,
замешала в одно
колокольчики страха
и тюльпанов вино.
Разрывая дорожку,
сокровенной длины,
собирайте в лукошко
серебристые сны.
* * * * *
Присцилла Лейн-Пресли гремела посудой,
пуская словечки сквозь кухонный пар,
который осеннее утро остудит
помимо растущих присцилловых чар.
Кому-то с картохою соли полпуда,
кому – в небоскрёбе дано угадать
Присциллу Лейн-Пресли, звезду Голливуда,
и шапки-ушанки при этом кидать.
Пора бы отречься от праздного люда,
ведь каждое действо имеет антракт.
Присцилла Лейн-Пресли гремела посудой,
ногой отбивая три четверти такт.
Октябрь-94.
* * * * *
Нету слова по-французски.
Нету слова по-английски.
Пойте, пьяные тунгуски,
где глаголят аферистки.
И, вибрируя телами,
наступавшие на пятки
пропадут за зеркалами,
помутневшими на святки.
И опять ворвётся ветер,
и опять отбросят пяльцы,
ковыряя на паркете
свои чувства, словно пальцы.
* * * * *
Ты – Санчо, я – Панса. И хватит об этом.
Не надо стучать по кларнету кастетом.
Прилипшая к памяти музыка ночи
волнует не шибко, тревожит не очень.
Пускай серебрится! Пускай пузырится!
И катится до фараона гробницы!
Но где бы голодная выпь ни кричала —
всё будет, как прежде, всё станет сначала.
* * * * *
Есть женщины, ради которых…
Есть женщины, возле которых…
Есть женщины, мимо которых…
но нету таких, чтобы враз!
устроить могли бы заторы
на автомобильных просторах,
ныряя в атласные шторы
не завтра, а прямо сейчас.
* * * * *
Она в руках держала флейту
и, прячась за картон,
смыкала градус Фаренгейта
и полутон.
Под скрипы старой дверцы шкапа
варганила с листа,
что молью съеденная шляпа,
как её мечта.
Что килограмм румяных яблок,
сплошь из папье-маше,
её выкручивает набок
и делает «туше».
А взор разменивать понуро
на паутину чердака?
Она – заблудшая натура,
случайная пока.
Но не к сеньоре или донне,
через поля – луга,
на раскалённые ладони
ходила к ней пурга.
* * * * *
Внебрачная