А мужик-то справился, подкорректировал мои «коктейли», больше не глючит. Кто ж ты, мой принц на черном коне? Врач, конечно, врач. Если поддерживает мою жизнь… Вот только руки у тебя дрожат: хотелось бы знать: это дрожь ненависти или любви? Любви, наверное. Почему у всех мужиков дрожат, когда они трогают меня? Чего они боятся? Вот у всех: у первых потных подростков, у Куликова, у Жоржика… Ну, этот понятно: на отцовскую женщину посягнул: еще неизвестно, страх это был или страсть. Как же он был удивлен, что не дала. Он-то был уверен, что я с Хозяином из-за денег, а может, и сам Терлецкий подослал, проверочка, честная ли… Вот дурак! Зачем мне был кто-то еще, если был он?
Нет, честно, было больно. Правду говорят: что не растет, то умирает. Может, и стоило идти с ребенком до конца, если вся эта швейцарская фигня не помогала. Вот только зачем мне ребенок? Чтобы сиськи обвисли, живот растянулся, токсикозы, варикозы… Нет, ребенком бы я его не удержала. Да ничем не удержала бы… Пресытился, семь лет гореть… а может, просто испугался. А что? Хозяин тоже человек, мужское ссыкло: а вдруг бы он меня полюбил?
Почему люди раньше не боялись любить, делать детей? Мама перед смертью жалела, что у нее трое было, не четверо. И любил ведь ее отец, а сиськи-то были страшные, и шрам на животе. Знаю, почему: нечего терять им было. А этим, Хозяевам, есть чего. Все боятся просрать свое богачество, а жизнь-то просирают…
Господи, как же я хочу жить. Этот… черный принц… ты не уволок меня куда-то, ты меня из смерти вернул. Спасибо тебе. Снова жить хочу… А что? Вставали люди и из комы. В операции я уверена: Терлеций лучшего подогнал. Значит, будем жить! Спасибо тебе, похититель. Но только, б…, даже я чувствую, как под спиной складка на простыне врезается мне в кожу, царапает, как пилой режет! Что ж ты, сука, украсть – украл, а теперь до пролежней меня доведешь? Караул! Убивают!
* * *
На что и кого нажал СоложЕницын, Лидии было все равно, но во вторник состоялись допросы и Галины, и Георгия Терлецких. Диктофон писал, а Воронкиной что-то мешало внимательно слушать, в принципе, она догадывалась: и что, и кто. Вадим уговорил-таки ее, упросил присутствовать на допросах, и ей пришлось посадить его в допросную рядом с собой, в кабинете его присутствие убивало бы сам смысл воздействия пустотой. После пары ее неудачных манипуляций с пультом он захватил этот предмет, и Лидия по этому поводу испытала неприятное сочетание признательности и зависимости. Голос Галины Терлецкой тоже не добавлял ничего хорошего: она отвечала на вопросы, вколачивая гвозди снобизма в каждую фразу.
– Я не собираюсь обсуждать личную жизнь моего отца.
– Понятия не имею, кто где был в ночь похищения. Я спала.
– Я сплю одна. Мой муж, лорд Вордсворт, остался в Англии. Парламентские дела.
– К потерпевшей отношусь нейтрально: я с ней встречалась всего