– Так вот, я и говорю, неприятная женщина. Хотя кто я, чтобы ее судить? Я ее не знаю… может, она оказалась бы приятной в каком-то другом случае… может, выпила лишнего… не знаю я. Она нападала на всех зависимых, говорила, что всех сажать надо, и я… в общем, я не справился с гневом.
Группа сочувственно молчала: каждый из присутствующих слышал в свой адрес всякие пожелания, в основном от «чтоб ты сдох» до «дорога тебе в ад». Участники пригорюнились. Вадим продолжал:
– Я ее фашисткой назвал… но она ведь такая же, как мы… там трагические обстоятельства: ребенок, муж… не хочу пересказывать. Она также в «тюрьме», и никого рядом… одиночество такое!
Это группа тоже понимала, как понимала и то, что этот круг света по воскресеньям был часто их единственным местом, где каждый из них хотя бы на время был избавлен от боли никомуненужности, где рядом с каждым был другой. С каждым: даже с доведшим семью до отчаянного побега в неизвестном направлении Максимом, даже с убившим по пьяни в ДТП и отсидевшим Русланом, даже с бомжихой Розой, которая на каждом собрании сообщала: «Срок трезвости – один день».
Казалось, даже мертвые солдаты, те, четырнадцать из первого списка людей, которым причинил зло Вадим, сочувственно молчали.
– Спасибо, Вадим!
– Спасибо!
– Спасибо, Вадим, что поделился!
* * *
Все воскресенье той, за кого так горячо переживал Вадим, тоже было тревожно. Она рано уехала от друзей, с которыми почувствовала себя неловко, и, вместо дома, завернула на работу. Здание на набережной Академика Туполева встретило ее гулкими пустыми коридорами, тихими кабинетами и не работающим по воскресеньям буфетом. Она зарядилась кофе и иностранной шоколадкой из автоматов и приступила к чтению материалов по делу Терлецкого. Повестки были разосланы, и начало следующей недели грозило быть напряженным. Следователь Воронкина перечитала информацию, собранную по семье потерпевшей, по сотрудникам клиники, написала пару служебных имейлов, в том числе СоложЕницыну с просьбой о содействии с семьей олигарха и Араеляну с «волшебным пенделем», в котором он, скорее всего, не нуждался. Лидия шуршала листками, мысли ее текли плавно, но вяло: «И в чем мотив? Зачем полуживую женщину куда-то тащить? Может, выкуп? Или зачем-то нужно было спрятать ее труп? Зачем?»
В этом странном деле у Лидии не срасталось ничто с ничем: «Если она была нужна живой, то зачем? Деньги? Месть? Сексуальный интерес? Способ воздействия на Терлецкого? Может, убивать ее к клинике почему-то было не с руки? Надо порыться в ее жизни до того…» Она полистала справочные материалы, оказывается, потерпевшая уже была замужем. «Ни хрена себе! В двадцать семь уже второй брак: торопилась девушка, наверное, товарный вид потерять боялась. Впрочем, срок давности с развода семь лет… Нет, не греет!» Лидия отвлеклась от семейно-амурных дел