К сожалению, благодушное настроение, в котором пребывал воин света, на моих кур не распространилось: мужчина наотрез отказался везти их в деревню, дабы передать в дар какой-нибудь бедной семье. Это навело меня на определённые мысли: ну разве настоящий паладин откажется сотворить доброе дело, особенно если лично ему оно не будет стоить ни танаанки? Нет, странный он какой-то всё-таки…
А вот в Клёнушках вышло нехорошо. Впрочем, ничего удивительного. Со вчерашнего дня вся моя жизнь превратилась в сплошную череду нехороших ситуаций.
В деревеньку мы вошли в первых сумерках. Какая незадача, однако же: кажется, только-только я подхватилась, будучи спелёнутой бессовестными паладинами собственным одеялом, ан уже и день почти прошёл. Самое печальное, что со вчерашнего вечера у меня и маковой росинки во рту не было. А это плохо – желудок у меня с характером, без хорошей еды и взбунтоваться может.
Первой, на въезде в деревню, стояла добротная хата старосты. Одна из его замужних дочерей развешивала во дворе свежепостиранное белье. Узрев нашу оригинальную процессию (впереди – донельзя довольный собой охотник на чернокнижниц в дырявой окровавленной рубахе, следом я со связанными впереди руками, потом растрёпанный, недовольный всем миром Вэл и последними меланхоличные лошади моих похитителей), баба разохалась, бросила корыто и с поразительной для её корпуленции прытью метнулась в дом. Почти тотчас же хлопнула задняя дверь. Торопливые детские шаги прошуршали по крыльцу соседней хаты. Заскрипели ставни. Стукнула калитка. Затопали ещё ноги. Дёрнулись занавески сразу на нескольких окнах. По деревне понёсся торопливый шепоток. Где-то надрывно залаяла, а потом и вовсе зашлась в истерическом пронзительном вое собака.
– Странно, – задумчиво сообщил Арвин. Я мысленно согласилась с ним. Во мгновение ока главная (она же единственная) деревенская улица словно вымерла. Матери похватали играющих в пыли детей и растащили их по домам. Бабок, грызущих на лавках у ворот семечки, как ветром сдуло. Куры, явно почуявшие общее настроение, разбежались кто куда, и теперь посреди дороги с недоумённый бульканьем крутился только здоровенный пёстрый индюк. Впрочем, и он решил надолго не задерживаться: словно приняв какое-то решение, огромная птица развернула крылья и с явной натугой взлетела на самый низенький в поле её зрения заборчик. Судя по шуму и грохоту, с другой его стороны индюк уже не спланировал, а свалился.
Собака, по-прежнему дерущая глотку, внезапно замолчала, будто пасть ей заткнули кляпом. Точно в компенсацию, где-то впереди гулко и зло зарокотал набат.
– А вот это нехорошо, – от души поделилась своими наблюдениями я. – Совсем нехорошо.
– А