Забывался в тесных, темных, прокуренных игровых залах. Поднимал ставку до трех, выпивал кружку пива, испытывал щекочущее чувство азарта. Из замкнутого, хмурого буки Степан превращался в щебечущего, бесшабашного балагура. Курил папиросу одну за другой, остервенело жал на кнопки, распушив «крылья» наскакивал на хитрый ящик, пожирающий его кровные. Я – рядом. Мне не велено отлучаться. А как он играл! Песня! Вдохновение чистой воды! Сосредоточенный взгляд, богохульства. Руки метались от одной кнопки к другой в невиданном танце. Чувствовал, душа темнела в предвкушении легкой наживы. Поначалу – неприятно. Начинал жалеть, что меня приставили к Степе. Отказаться от обязанностей не мог. Привык выполнять работу аккуратно, честно. Сам заряжался непонятной, нехорошей, сладостной энергией игры. Пробовал вникать в психологию людей с отчаянным взглядом, ожесточенно толкающихся возле ярких мониторов. Да и куда после двадцати лет отсидки деться?
Игроки народ особенный. Они не живут реальной жизнью. Грезят. Днем это всего лишь незаметные тени. Вечером попадают на крючок джокера, превращаются в падших ангелов несущих в мир дух бунтарского просвещения.
Довел Степана до ручки, потом слил компаньонам-дружкам. К тому времени ему замену нашли. Терпеливо ожидали, когда завязнет поглубже. Долги скупили, объявили: подвинься, малый! Движимое, недвижимое продали. Комнату жене Ксении в коммуналке оставили, дачку ту, злосчастную, где пьянствовали под яблонями, планы вынашивали, она заставила на себя отписать. Мне проценты упали. Степа – тряпка! Даже если бы знал, простил. Ну, да я молчок. За колючкой Сталина-Ленина на грудь подсадил. Одна надежда, во время побега не посмеют пальнуть в главарей Октябрьского Переворота. И наутек. Им похер. Хоть анфас, хоть профиль. Стреляли.
– Лазарев, Лазарев, – укоризненно выговаривали сокамерники, – пропадешь, голова шальная!
– Воскресну! – отшучивался.
Воскресал. Озлобился Степан после. Запил. Подниматься трудно. Падать легко, но в те дурные Ельцинские времена то, и другое одинаково просто удавалось. Пошел по объявлению на машиниста электропоезда. Посменно, отпуска большие, запойная работа! Я курьером подвязался. Эх, иногда думаю: мы все на Земле по объявлению! Верное, предназначенное нам, выпадает редко. Маемся! Да и где оно, наше, за чьей околицей?
Яша сошелся со Степкой из любви к литературе. Степан, пьяный или трезвый – читал. Пил, конечно, больше. Соседями оказались по площадке в подъезде. Яша, после развода, снимал отдельную квартиру, Степа – угол. Забаррикадировался книгами. Я рекламный мусор по многоэтажкам разбрасывал. Возле дверей люди, чего