Это была чистая правда: Дар ехал на первый барьер с таким видом, будто был готов сорваться в карьер в любой момент. От напряжения у него дрожала каждая мышца. Если бы руки Этери не были в белых перчатках, я уверена – мы с Ольгой Николаевной увидели бы побелевшие костяшки даже с трибун.
Первые три барьера она одолела с таким видом, будто сражалась за каждый его шаг. Дар разгонялся на поворотах и тормозил перед прыжком, хотя, по идее, должно было быть наоборот. Я трижды заметила, как он поставил ей плечо, завалившись в сторону от нужной траектории движения, и получил грубое наказание трензелем – не шенкелем, не хлыстом и даже не ладошкой наотмашь по крупу, а трензелем, самым жестоким способом причинить лошади боль. Дар выпрыгивал с места нервно, не вытягивал голову в красивое положение – в баскюль. А баскюль у него был, между прочим, лучший в «Белом всаднике». Он не поджимал под себя передние ноги, не растягивался в полете и не отталкивался за полтора темпа до прыжка, как обычно делал под другими спортсменами.
Они боролись – и такой отчаянной схватки между всадником и лошадью я в жизни не видела.
– И этот конь прыгает сто тридцать с рыси… – пробормотала Ольга Николаевна. – А с ней он еле-еле метр берёт с галопа…
Это был конец. Я знала, что сейчас все закончится.
Этери сражалась с ним на повороте перед тройной системой – последним барьером в маршруте – и выскочила на первый отвес слишком поздно, под большим углом. Выпрыгнули они чудом, хотя Дару было проще закинуться28. В системе оставалось ещё два препятствия, а они уже на первом прыжке ушли от траектории так далеко, что о чистом преодолении системы можно было и не мечтать.
Этери сделала резкий мах рукой с поводом в воздух, конь дёрнулся вправо и вернулся к точке отталкивания перед брусьями. Дар неумело перешагнул на месте и оттолкнулся перед самыми палками, но было уже слишком поздно. Он снёс передними ногами жерди с такой силой, что те развалились, как карточный домик. Дар запутался ногами в падающих на него жердях и упал, пропахав грудью землю. Этерина, скрытая брызгами еврогрунта, приземлилась на спину прямо перед последними метровыми брусьями.
– О-па, тортик! – сказала подошедшая сзади Наташа.
14
Её белые штаны были безнадёжно испорчены коричневыми разводами от влажного еврогрунта. Она молча стирала пот со лба: рука оставляла на нём всё тот же коричневый след. Редингот с брошью и шлемом висели на крючке денника, а рыжие волосы, ещё утром сияющие и гладкие, прилипли к небольшой головке некрасивыми красными сосульками.
Этерина снимала с Дара ногавки, а мы с Алёной стояли у неё над душой, пытаясь хоть как-то успокоить подругу.
– Ещё целый маршрут завтра, – блеяла я. – Ты же знаешь, в чём были ошибки. Завтра их исправишь, вот и всё.
Этери молчала.
– Ольга Николаевна по-любому тебе скажет, что поправить, –