– Чего угодно, господин? – пискнул он, чуть не подавившись недожеванным куском.
– Хлеба, сыра, – коротко бросил я.
– С сидром?
Я покачал головой:
– То, что сказал, и все.
Пожалуй, я был слишком настойчив – в его взгляде мелькнуло удивление. Я выбранил себя за этот промах. Осторожность и еще раз осторожность – вот что мне сейчас требуется.
Он принес еду на грубой салфетке. В надрез толстого куска хлеба вложили шмат сыра. Хлеб был еще таким теплым, что сыр немного подтаял, и я рассудил, что могу принять его без опасений.
Поблагодарив мальчика, я с салфеткой в руках вышел на свет, к воротам. Солнце так и пылало, на небе не было ни облачка. Роса к этому часу уже высохла, сжатые поля были пыльно-бурыми, словно иссохшими. Я повернулся к ним спиной и прошел по замшелым плитам дорожки в сад, где ради ароматов и целебных свойств выращивали травы и цветы.
Но и здесь я не остался один. В саду слышались высокие женские голоса. Три женщины обходили поздние розы, собирая раскрывшиеся цветы, чтобы сделать из них настойку или засахарить на сладкое. Не дав девушкам заметить меня, я свернул на другую дорожку, окаймленную высокими ягодными кустами, уже почти обобранными от сладкой ноши.
Расслышав свое имя, я задержался. Не собирался подслушивать болтовню сборщиц, но кто бы устоял перед искушением подслушать разговор о самом себе?
– Правда, старуху Малкин ночью посылали в башню Отроков – к господину Кетану? Воротилась она, волоча ноги и хлюпая носом, словно ждала, что ей уши оторвут. Не хотела бы я прислуживать этой Мудрой. Она…
– Придержи язык, Гульда! У нее повсюду глаза и уши.
В упреке слышалось и суровое предостережение.
– Вот за нашей молодой госпожой и впрямь нужен глаз да глаз. Она дуется уже несколько дней, ее гнев поднимается вместе с солнцем, но не заходит вместе с ним. Вчера швырнула в Бертольду зеркальцем, расколола пополам…
Кто-то испуганно вздохнул:
– Это не к добру!
– И госпожа Элдрис так же сказала, – огрызнулась рассказчица. – И еще госпожа заметила, что зеркала – немалая редкость, а торговцев с новыми Тэйни не дождется до следующего лета. Тут вошел господин Магус, и обе замяли разговор, а нас отослали, чтобы поговорить с ним наедине.
– Да-да. Потому-то Малкин так задержалась на лестнице. Скажу тебе, она и есть те самые уши, про которые ты сказала.
– Хороши у нее уши, если слышат сквозь стены и двери. Да ведь она так стара, что еле ползает.
– А ты не думаешь… – Этот голос упал до шепота, но ко мне доносился явственно. – Тебе не приходило в голову, что Малкин… Иная?
– Это ты о чем?
– Она служит Мудрой, и никому другому. Я однажды слышала от старой госпожи Ксении, что Малкин прибыла сюда вместе с Мудрой и что уже тогда, когда все мы еще на свет не родились, выглядела такой же старухой – блеклой тенью, едва стоявшей на ногах. Ты знаешь, она никогда не выходит к нам в горницу,