Она взяла ручку и на мгновение задумалась, затем написала:
"МОЯ ДОРОГАЯ ЛЕНОРА, ты не могла бы приехать и провести с нами неделю? У нас гостят несколько друзей, но без тебя пусто. Не говори "Нет", а приезжай.
С любовью твоя, ЭТЕЛЬ УИНДВОРД.
P.S. Лейчестер с нами."
Когда она подписывалась, то услышала позади себя шаги, которые, как она знала, принадлежали Лейчестеру.
Увидев ее, он резко остановился и, подойдя к ней, положил руку на ее белое плечо.
– Пишешь, мама? – сказал он.
Графиня сложила письмо.
– Да. Куда ты направляешься?
Он указал на часы в стиле Луи Кваторза, которые торжественно тикали на кронштейне.
– Десять часов, мама, – сказал он с улыбкой.
– О да, я понимаю, – согласилась она.
Он постоял мгновение, глядя на нее сверху вниз со всей сыновней гордостью молодого человека за красоту матери, и, наклонившись, коснулся губами ее щеки, а затем ушел.
Графиня посмотрела ему вслед смягченным взглядом.
– Кто может не любить его? – пробормотала она.
Напевая мелодию из последнего оперного буффа, он легко взбежал по лестнице и прошел по коридору, но когда он дошел до дальнего конца и постучал в дверь, легкий воздух замер на его губах.
Тихий голос прошептал:
– Войдите, – и, осторожно открыв дверь, он вошел.
Комната была небольшой и роскошно обставленной в довольно странном стиле. При первом входе постороннего человека поразили бы мягкие и нежные оттенки, которые пронизывали все вокруг. В комнате не было ни одного яркого цвета; ковер и портьеры, мебель, сами картины – все было в спокойном оттенке, который не мог утомить глаз или утомить чувства. Ковер был толстым персидским ковром, который заглушал звук шагов, дорогие драпировки прохладного и спокойного серого цвета покрывали стены, за исключением промежутков; сам камин был закрыт полупрозрачным экраном, и единственный свет в комнате исходил от лампы, которая была подвешена на серебряной цепи к потолку и закрыта толстым абажуром.
На диване, стоявшем у окна, полулежала молодая девушка. Когда Лейчестер вошел, она приподнялась и повернула к нему бледное, но красивое лицо с выжидающей улыбкой.
Красивое – это слово, которое легко пишется, и пишется так часто, что его значение притупляется: оно не передает ни малейшего представления о неземной красоте Лилиан Уиндвард. Если бы мистер Этеридж нарисовал лицо с глазами Лейчестера и придал ему изящно очерченные губы и духовное выражение одного из ангелов Рафаэля, это было бы справедливое изображение Лилиан Уиндворд.
– Это ты, Лейчестер, – сказала она. – Я знала, что ты придешь, – и она указала на маленькие дорожные часы, которые стояли на столе рядом с ней.
Он подошел к ней и поцеловал, а она обняла его за шею и прижалась лицом к его лицу, ее глаза смотрели в его с восторженной преданностью.
– Какой ты горячий. Там внизу жарко?
– Ужасно, – сказал он, усаживаясь рядом с ней и засовывая руки