– У нас с тобой похожее положение, – говорю я и протягиваю ей прикуриватель, чтобы она могла прикурить сигарету, которую уже сунула в рот. – Мы оба сказали «да» чему-то, обещали что-то, от чего не хотим отказываться. Как раз сейчас Сельма Люнге – единственное, что меня заботит.
– А еще у тебя есть я, – трезво замечает она и глубоко затягивается. – Помни о нашей роковой дружбе. Нас связывает тайна. И у нас теперь есть общая ложь.
Сплин
Конец лета в Осло. Сельма Люнге и ее философ все еще не вернулись из Мюнхена. По утрам я сижу за кухонным столом на Соргенфригата и наблюдаю за воробьями, прыгающими по деревьям. До полудня, пока фру Эвенсен, живущая этажом ниже, бывает на работе, я занимаюсь на старом «Блютнере» Сюннестведта, который следует настроить. Во второй половине дня еду на велосипеде на Бюгдёй, нахожу скалу с видом на аэродром Форнебю и слежу за самолетами, улетающими на юго-запад, разглядываю девушек, которые загорают в бикини, вспоминаю то, что произошло между мной и Ребеккой, слушаю музыку, льющуюся из маленьких портативных магнитофонов моих сверстников или из розовых, серых и светло-синих приемников «Курер». Музыку, которая не имеет ко мне отношения, но которую я уже привык узнавать, потому что она окружает меня повсюду – «Роллинг Стоунз», «Битлз» – да, я уже знаю ее теперь и порой ловлю себя на том, что напеваю самые известные мелодии, те, что были шлягерами уже много лет. «Can’t buy me love».
Я выгляжу как все, но чувствую себя иначе, чем другие, бронзовые от загара парни с длинными светлыми волосами, которые лежат, прижавшись к девушкам, или мажут их кремом для загара, или щелкают пальцами, когда слышатся песни «Роллинг Стоунз», и глубоко затягиваются, куря сигареты.
Мне непривычно жить одному, без отца, без Катрине. Непривычно жить не в нашем доме в Рёа, где прошло мое детство. Каждую субботу я стою в подвале музыкального магазина на улице Карла Юхана и продаю ноты. У меня сложные отношения с деньгами – в последнее время я потратил слишком много. Мне не по карману покупать ноты, но я незаметно заимствую произведения самых невостребованных композиторов. Это не воровство, думаю я. Рано или поздно я верну их в магазин. Так я разучил произведения Прокофьева и Скрябина. Наверху, в отделении пластинок, я узнаю о самых последних записях. Но, похоже, я больше не в силах слушать фортепианную музыку. Мне страстно хочется услышать другое выражение чувств, новое звучание, не то, которое я слышу каждый день, когда методично, без особой радости, занимаюсь, играя русских композиторов, и, кроме того, я без конца повторяю двадцать четыре этюда Шопена, потому что именно эти коварные произведения для фортепиано должны, по словам Сельмы Люнге, подготовить мою технику. Мои дни не более интересны, чем шоколадки с сюрпризом. Меня одолевает страх перед будущим и перед Сельмой Люнге. Кругом столько света, но я вижу только тень. И слишком мало занимаюсь. Сельма Люнге сразу это поймет.
Отчаяние