«А Вы слышали, полковник48, – сказал он, – что недавно один священник приходил жаловаться, так его высекли. Ведь в известном возрасте и положении легче бывает молча снести такого рода неприятность, чем разгласить ее жалобой».
Я, конечно, не допускал и мысли, что чиновник получил поручение напомнить мне о постигшей священника «неприятности». Но на всякий случай все же счел более целесообразным губернаторского сна не тревожить и из вотчины его выехать безотлагательно.
Высылкой из края, конечно, Кошелев и Меллер не ограничились. Первый из них написал Главному военному прокурору49, а второй – министрам военному и внутренних дел, что принятая в отношении меня экстренная мера вызывалась тем сочувствием адвокатуре, которое я неизменно проявлял и благодаря которому дела оставались без обвинителя, что «совершенно не допустимо в суде, предназначенном содействовать высшей власти в усмирении революции».
Такая аттестация ставила перевод мой в Петербург под вопрос, а между тем там уже находилась и устроилась моя семья50.
Как это часто бывает, решающим фактором стала простая случайность.
В городе Вильно были зверски зарезаны всем известный и очень уважаемый судья Россицкий51 и его жена.
Рано утром, когда прислуга ушла на базар, а жена судьи, встав с постели, направлялась в кухню, на нее набросился их слуга Авдошко и ударом ножа в область сердца убил ее наповал. Россицкий, разбуженный падением тела, выскочил из кровати и, безоружный, стал отбиваться от слуги, наносившего ему удары ножом. На крики отца прибежала его пятилетняя дочь Ванда и, хватая Авдошко за руки, стала просить его не бить ее папу. Он оттолкнул ее, и борьба продолжалась, пока ослабевший от потери крови судья не упал, и Авдошко не перерезал ему сонную артерию. Взломав затем все ящики и перерыв весь гардероб убитого, он связал все, что было в квартире ценного в узел, и ушел, но до того запер девочку Ванду в комнате, где лежал труп ее отца, а ключи от этой комнаты и выходной двери квартиры взял с собой.
Вернувшейся с базара кухарке Ванда, конечно, рассказала, кто убил ее отца, и через два дня Авдошко был задержан и предан военному суду52.
Дело было сенсационное, тем более что защиту Авдошко взял на себя известный и очень даровитый адвокат Тарховской53, защищавший впоследствии военного министра Сухомлинова. В конце своей обвинительной речи, указывая на него, я сказал: «Мой талантливый противник сейчас будет стараться облегчить участь подсудимого. Убитых им Россицких никто из гроба не поднимет, и я один здесь говорю от их имени. На мне одном лежит обязанность защищать перед Вами, господа судьи, их священное право на осуждение убийцы. Они умерли с выражением невыразимого ужаса на лицах, застывший отблеск которого сохранился на показанных Вам фотографических снимках их трупов. Когда Вы удалитесь в совещательную комнату, взгляните там еще раз на эти фотографии и помните, что это дело рук подсудимого.