– А я уже занимаюсь, – сказал Корнилов.
Недоуменно попятившись, Марина заполонила свое лицо складками а-ля шифер. Не Клаудиа – тем, что крыши кроют.
– Чем это ты занимаешься? – спросила она. – Чем, Корнилов? Поделись, я послушаю.
– Поведав тебе о столь сокровенном, мне придется тебя извести. Лишить нынешнего симпатичного облика – умертвить специальными сексуальными методиками, расчленить на мелкие части, потом обсосать все косточки до единой, а документы и одежду сжечь вместе с домом. Но мы ведь в этом доме не одни живем, правильно? – Корнилов несколько раз назидательно покачал указательным пальцем. – Ты не думай, колебаться в таких делах не мой конек, не мое осознание тлена, но есть одно «но» – и этим «но» является собачка с седьмого этажа. Ну, ты ее знаешь – такая смешная, лохматая, Дундиком зовут. Вот ее мне жалко – она мне нравиться тем, что никогда не лает: ни на караваны, ни на своего хозяина-идиота. Представляешь, я однажды видел, как он обливается холодной водой. Все бы ничего, но он обливался ей в лифте.
Мрачновато улыбнулась, Марина молча вышла из комнаты. Ее голос раздался уже из коридора.
– Я сегодня приду пораньше, – сказала она. – На дачу поедем. Сходи на рынок и купи там чего-нибудь. Мяса купи.
Сходи на рынок, не выпуская из рук мавританские четки, научи танцевать шейк белого медведя: неужели так трудно, возвращаясь с работы, выкроить какой-то час и купить все необходимое? Но нет: ей двадцать два, мне двадцать три, всего год разницы, но я этот год пролежал не на Поклонной горе – в марлевой повязке и сифилитичной печали – да и в предыдущие не бегал по Садовому кольцу или Тверскому бульвару от женщин с родимыми пятнами на глазах. А Марина-то ленивая… Корнилов задумчиво закурил и нарвался на поучающее нытье кого-то изнутри – на некую скрытую в нем силу, с давних пор претендующую называться внутренним голосом.
– Предупреждал я вас, барин, примеры из истории подбрасывал… Теперь-то убедились?
– В чем?
– В сучьей мимолетности всего хорошего.
– Я в этом никогда и не разубеждался.
– Да будет вам, барин, на себя наговаривать. Не разубеждался он… А кто еще неделю назад и думать не думал отсюда выбираться?
– Ты меня дебилом-то не выставляй. И неделю назад думал, и две.
– И до чего додумались?
– Наверно, пора нам – сколько котенка не корми, овчарка из него не вырастет.
– Вот это, барин, по-нашему!
– Заткнись.
Заткнув кого-то претендовавшего называться внутренним