Наступил первый, слабо осознанный, фрустрационный шок – эффект «украденной революции», датируемый последними месяцами 1991 года. В этот момент многомиллионный советский средний класс утратил свое «классовое» единство, так и не став кадровым резервом для новой демократической власти.
Вторая попытка формирования среднего класса в России началась практически сразу же после эмоционального поражения «августовской революции», пока еще не осознанного на смысловом уровне. «Средний класс» второго призыва представлял собой ту большую и наиболее активную часть прежнего советского среднего класса, которая, с одной стороны, оказалась не втянутой во власть и в первые крупные спекуляции общегосударственного уровня, а с другой, не отсеялась на социальную обочину вместе с теми, для кого «номенклатурный реванш» (или «грабительские гайдаровские реформы») стал знаком окончательного поражения идеалов «августа 1991 года».
«Второй средний класс» в наиболее полной мере воспринял в качестве главного жизненного стимула разрушение системы ограничений и запретов, свойственных советскому режиму. Реакцией стала эйфорическая готовность к неограниченному приобретению благ, лозунгом дня – «Я не халявщик, я партнер». Именно из «халявщиков и партнеров» и составился «второй средний класс», в основе массовой психологии которого оставалось советское подсознательное представление о государстве как о неограниченном резервуаре – бесконечном источнике ресурсов, денег, благ, добра и счастья. Только под воздействием такого психологического стереотипа множество образованных и умных людей оказалось готово к игре в общенациональные наперстки – в том числе к вложению денег под полторы тысячи процентов годовых.
Конец «второго среднего класса» растянулся на мучительный год. Он начался в декабре 1993 года в момент сокрушительного поражения «Выбора России» на первых парламентских выборах. Не гиперинфляция весны – лета 1993 года, не октябрьская гражданская война в Москве, а именно празднование «политического нового года», когда «партнеры» впервые, в прямом эфире и на глазах у всей страны осознали, что они и народ – это не одно и то же.
А крах «Властилины», МММ, «Чары» и, как апофеоз процесса, «черный вторник» 1994 года[9] окончательно разбудили социального лунатика: оказалось, что вместо просторной и торной, залитой солнцем дороги он стоит на краю шаткого карниза в абсолютной темноте.
Третья реинкарнация «среднего класса» начинает формироваться практически сразу же на обломках «черного вторника». Она оказалась куда менее социально однородной и практически лишенной единого культурного кода и группового самосознания. Просто на передний план вышли те люди, которые поняли, что только за то, что они есть и поддерживают курс реформ, никаких денег им никто не должен. «Третий средний класс» объединил осколки «первого»: людей очень широкого спектра доходов