«Бутылкой ударили в темя соседа, который мешал» – это не классовая борьба, но мгновенно включающаяся система нетерпения. Она строго природная – ведь животные не воюют. Мир выпускает когти в лучах одиночества, морские ежи нам подарят ножи, а высшая точка анимизма – это песня «Як-истребитель», самая, пожалуй, отчаянная и злая из репертуара «СЕ». Все усовские герои-мстители – именно что «невинные убийцы», как в памятной советским детям книжке Джейн и Гуго ван Лавик-Гудолл, которую Усов уж всяко читал. Его строки, как и звери, беззащитны и безжалостны одновременно, и дело не в злости, а в той самой «недоприрученности» (слово, которое он сам же и ввёл в поэтический обиход), на которую обречены его стегозавр с марме- ладными глазами, львёнок на неоновом тротуаре, загадочный манул, мотылёк-птеродактиль, лосёнок, бегущий по летнему лугу, раздавленный крот и мышь словно маленький паровоз. Опять-таки возвращаясь к кино – чутьё на звериный мир у Усова почти брессоновское; кажется, только Брессон умел так показывать умирающего осла или зайца, угодившего в силки. И основное нерешаемое противоречие «СЕ» состоит не в битве между индивидом и каким-то социумом, и даже не в противостоянии между морлоками и элоями. Оно куда более глубокое и обширное, и расположено между разными видами любви – «Моя Артемида с серебряным луком застрелила мою росомаху».
Стихи Бориса Усова – не только эпос, но и атлас. География – любимая наука детства, последний неотенический признак, и компас «Соломенные еноты» хоть и вертелся в самые разные стороны, но никогда не сбивался с курса. Пномпень, Руан, Иллинойс, Эльба, Париж, Венеция, Канзас, Гамбург, Польша, Сан-Лоренцо, Иссык-Куль, Северный Йемен и дальше – прямиком на Авалон, который тоже есть на этой карте. Усов – подлинный географ, пропивший весь земной глобус, но соорудивший в своих песнях взамен некий хроно-синкластический инфундибулум, как у Воннегута, в котором всё может сойтись только для того, чтоб тут же разлететься на части в ожидании очередной материализации.
Из всего вышесказанного у неосведомлённого человека может сложиться ощущение, что речь идёт о некоем непримиримом затвор-нике с энциклопедически-сектантскими познаниями и такими же амбициями. Это в корне не верно. Конечно, эти стихи сопротивляются постороннему вмешательству и неплохо на этот случай оснащены. Конечно, не худо бы знать, чем верлиока отличается от ворволоки. Однако герметизм Бориса Усова всегда имеет свои лазейки, да он и сам не прочь подмигнуть в песнях: «Сыграем в „любит-не-любит“ под солнцем знаешь кого?»
«Соломенные еноты» делали болезненно живое и зачастую очень весёлое искусство, несомненно, для своих, – но что мешает кому-либо стать своим? Усов, конечно, человек книги, полки и культуры, но культура, которую он особенно отстаивал, была по определению массовой и экзотически-сюжетной: кино (особенно индийское), фантастика, Генсбур, регги и афробит, The Rolling Stones, Чейз, «Дон Кихот» и «Моби Дик», наконец. Панк-рок Усова был родом из библиотеки приключений, и корни его – в той прошлой и некогда массовой культуре, которая вдруг стала подвержена