По Усову, каждый предмет фетишизируется и уходит в навсегда или в никогда, однако при любом раскладе всё зависит от тебя. Главное – начать движение вспять, против расколдованного мира. Сначала ты абсолютизируешь своё «Я» до предела, а потом начинаешь расширяться до космической бесконечности. Ровно так и происходит в его понятийной системе: в схеме линий московского метрополитена мерещится наше древо Сефирот, а универсам (если дружественный) – это портал в универсум.
Звучание усовского эмоционального строя определяют метатравма-тика и всегдашняя готовность к жертве. Призрачный корабль уже летит на скалы, но эта боль всегда поднимается вверх и утверждает себя в категориях мифа. Поэтому и терапия тут возможна разве что сразу на галактическом уровне – «Сын земли, отдыхай, ты свой отдых уже заслужил». (Поразительно, он написал эти строки в 26 лёт.)
Почти в каждой песне неизменно присутствуют мифопоэтическая вескость, архаизация и сакрализация. Это учтено даже на уровне бытовых хроник – брошенная на давешнем концерте табуретка воспринимается просто как ритуально-роковая веточка омелы. Как он это делает? Возьмём классическую строчку: «Я провожу на ладони экватор острым куском стекла». Это не символический жест. Нет ни малейших сомнений в том, что разрез настоящий, а значит реален и этот ручной экватор – нет других вариантов. И это – принцип работы мифа. В конце концов, само пространство мира в некоторых верованиях возникает ровно по этой болевой схеме, от индоевропейского корня reg – то есть проводить линию, резать. Таким образом, перед нами уже не частный случай саморазрушения в комнатных сумерках, но выделение из хаоса, развёртывание вовне и в конечном счёте утверждение нового порядка.
У «Енотов», конечно, всё в порядке было с декадансом, но понятым опять-таки в старом романтическо-ницшеанском ключе: «Героизм есть добрая воля к абсолютному самоуничтожению». При всей предельной и добровольной маргинализации («неврастеник и люмпен», как сам Усов в стихах характеризует своего героя) в нём никогда не было знакового и расхожего юродства, так или иначе свойственного русской литературной традиции. Борис – не подпольный человек, и его песни – не записки сумасшедшего.
Кроме того, Усов не метафизик и не мистик. Он скорее фантаст. В его стержневом стихотворении отрезвляюще сказано: «На этих высотах иллюзиям не хватит кислорода» (как не вспомнить Мандельштама и его «Как мусор с ледяных высот»). Усов в лучшие времена пил много и нестерпимо, однако лирика