Степан и сам тихонько охнул – «рубаха» оказалась пестрым платьем сестрицы Огдо! Подол вывозился в лужах, ноги в грязи… Парень не растерялся, решил повернуть конфуз себе на пользу и закосил под дурачка.
«Васильев?»
«Васильев».
«Кузнец?»
«Коров я пока пасу, но скоро ковать буду, а кузнецом отец мой был, да помер недавно».
«Красные в деревне есть?»
«Да, есть, вчера баба Анныска, хозяйка комолой буренки, красного[21] принесла».
«Откуда?» – не понял атаман.
«Стесняюсь сказать…» – Степан потупился и завозил грязной ногой по полу.
Толмач, дословно переводивший допрос, не выдержал, рассмеялся, а с ним те, кто смыслил по-якутски.
Как бы ни был атаман раздосадован, и он захохотал, когда ему разъяснили, в чем дело. Приказал дать слабоумному розог и отпустить восвояси…
Высекли Степана добросовестно, еле домой приполз. Зато живой! Не повесили.
– Люди моя «краснай огокко» имя дала, – улыбнулся он.
Майис скорбно качнулась:
– Собесскай бласть нету пасиба, на тюрма сади Стапан!
– За что? – удивилась Мария.
С досадой зыркнув на жену, он пояснил:
– Моя хотела убибай краснай командир.
…Случилось так, что недоглядел Степан за двенадцатилетним братишкой Митреем. В округе утвердилась советская власть, однако продолжались набеги белобандитов, к которым ушел сосед. Для борьбы с бандой прибыл отряд красноармейцев, и сын соседа уговорил Митрея бежать в тайгу, предупредить отца.
Они не успели, кто-то донес. Сестрица Огдо вплавь добралась через протоку на остров, где старший брат готовил шалаш к предстоящему покосу. Известила о беде, но Степан опоздал. К его возвращению ребят уже расстреляли на пустыре за сельсоветом, несмотря на то, что в пытках они во всем признались. Отряд тронулся брать банду.
Догнав красноармейцев, Степан наставил ружье на командира, а выстрелить в человека не сумел. За покушение на жизнь красного офицера юному кузнецу дали небольшой срок с учетом заслуг перед советской властью…
Степан хмуро уставился на мерцающие языки огня в открытой печи.
– На тюрма был хоросай челобек Юрий. Он учил мне русского ясыка.
Социал-демократ Юрий не только языку учил, но и давал сметливому сокамернику своеобразные уроки философии и политической грамоты. С какими-то доводами меньшевика кузнец не согласился, какие-то заставили его размышлять о мире и власти. Эти думы сильно поколебали наивные представления о новом государственном строе в стране.
Степан жалел, что не хватило времени на изучение русского алфавита. Выйдя из тюрьмы, он за год прошел программу трехклассного якутского ликбеза[22]. Не безоглядно стал относиться Степан к некоторым установкам руководства, и центрального, и местного. Вслух он своих соображений, разумеется, не высказывал и старался