Двое других были людьми присланными Марсагетом. У ворот дома стояли двое стражников, на щитах у них красовался красный конь – знак Марсагета.
Мазсе подошел вплотную к двум сератаям, превосходящим его в росте, всем видом показывая, что его необходимо пропустить.
– Жди своей очереди, мальчик, – смеясь, сказал стражник. Его хохот подхватил другой.
Мазсе разозлившись, ударил по уху наглецу своей рукой, одетой в кольчужную перчатку. Он видел, как жестко отец расправлялся с теми, кто осмеливался не повиноваться его воле.
Стражник отшатнулся, чуть не упав. Держась за кровоточащее ухо, он начал стонать. Затем разъяренный он потянулся к своему мечу, привязанному к поясу. Не успело лезвие покинуть ножен, как Мазсе быстрым движением рассек лица неприятелю.
Второй стражник встал в оцепенении, но как только взгляд Мазсе обратился на него, тоже схватился за меч. Приставленное к его горлу лезвие меча Мазсе заставило отступить стражника от двери с поднятыми руками. За дверью раздавались истошные крики, и Мазсе немедленно вошел в дом. Двое сератаев со спущенными штанами, силой удерживали двух полуголых женщин, ещё двое, смеясь, наблюдали за их кривляньями.
Мазсе полоснул по спине, ближе всего стоявшего к нему сератая. Под болезненный крик тот упал на пол, заливая все своей кровью. Второй бездействующий воин, проглотив улыбку, вытащил изогнутый меч и рубанул в голову Мазсе. Мальчик отошел в сторону, и меч с треском вошел в сосновый стол. Резким ударом Мазсе отсек руку сератая, державшую рукоять меча.
Двое других начали подниматься, не понимая, что происходит, они натягивали штаны. Мазсе не дожидаясь от них каких-либо действий, рубанул по лицу одного, и когда тот упал, крича и держась за свой глаз, замахнулся на другого. Тот, пятясь назад, запутался в собственных штанах и упал. Он поднял руки, прося пощады. Мазсе опустил клинок. В дверь ворвался рослый сератай, которого пощадил Мазсе. В руке у него сверкнуло лезвие меча. Мазсе перевел свой гневный взгляд на него, ожидая его действий. Стражник, оглядев корчащихся и вопящих своих соплеменников, ринулся назад к двери. Споткнувшись об порог, он начал ползти, загребая руками песок, которым была выложена тропа, ведущая к дому, пока не наткнулся на чьи-то ноги. Он поднял голову вверх, над ним возвышался Партатуя.
– Это мое право, это мои рабы! – брызжа слюной, надрывался забившийся в угол комнаты сератай.
Мазсе снял с кровати шерстяное одеяло и накрыл жавшихся друг к другу девушек, не обращая внимания на разъяренные вопли сератая.
– Ты не перестаешь меня удивлять, мальчик, – осматривая усеянную трупами комнату, произнес Партатуя.
– Выведи выживших в цепях на центральную площадь. И проследи, чтобы все горожане пришли, – скомандовал Мазсе.
Партатуя ничего не сказал, а лишь ещё раз осмотрел тела, смерил взглядом невысокого мальчугана, на лице которого даже щетины не было, и вышел.
Приблизительно через час, большая центральная площадь, на которой все время толпились люди, была очищена. А в центре,