– Какая музыка? – подошёл к телевизору оперативник.
– Да откуда мне знать, – возмутился субъект, – вы перебирайте всё подряд, и будет понятно.
Оперативник пощёлкал телевизор, видит, результата никакого, заметил:
– Ладно, пойду, отряд с проверки возвращается, за тобой присмотрят.
Оперативник ушёл в дежурный пункт и передал команде НЛП, что видел.
А, понятно, решил круглолицый с высоким лбом, он опять «дуру гонит», где-то в облаках летает. Он любви хочет, так давайте посмеёмся. И отдал распоряжение.
Вокруг субъекта собралась команда лидеров (СО), ожидая распоряжения администрации учреждения – что делать.
Как только разрешение получили, на субъекта набросились шесть человек, перевернули на живот, стянули штаны, в ожидании как себя он поведёт.
Субъект заорал:
– Скованность моя вам волю для глумления даёт. Во мне столько боли и страдания, что страха нет. Всех перебью по одному, случись со мной плохое.
Лидерам сказали – «отбой тревоги».
Новгородов наблюдавший эту картину, размышлял. Вот идиоты, всё шутки, примитив, на похоть сводят, а там уж явно-то другое, ещё проявит всё себя.
– Всё успокойся, – сказал один из лидеров, освобождая субъекта, – сделали тебе «укол успокоительного».
Перевернули субъекта в ожидании, что дальше будет.
Субъект зашевелился, встал и понял, не музыка нужна была, а стресс, разрядка, скинуть все оковы.
– Ну что, всё нормально, – спросили у субъекта, – не гони, сделали «укол», не более того.
– Да, понял, – заключил субъект.
Объявили отбой, субъект лёг спать.
Вскочил он среди ночи. Боль и страдание его обволокли, вокруг него фрагменты – части тела, две детских маленьких ручонки стремятся всю картину показать. Субъект хотел представить, но нет, опять ограничение. Остановился и заснул.
Как обычно, проснувшись, заварил крепкого чая, с безразличием оценив произошедшее накануне. Взял тетрадь и стал описывать виденное ночью. Но тут рука, всё под себя взяла и стала текст свой выдавать.
«Родителей не стало, жила у бабушки, двоюродным братом он был и жил по соседству, ему шестнадцать, мне пять лет. Друг приходил к нему».
Но тут прервался текст, и меланхолия пришла, ручьями слёзы потекли, как будто прося – не нужно, не копайся более, сводя всё к безразличию процесса. Опять защитный механизм церковника сработал. Субъект переборол себя, уставил взгляд вдоль секции отряда, стараясь устранить нытьё, – зачем тебе всё это надо.
Весельчаки из НЛП решили дальше всё насмешками травить. Свинякин притащил кастрюлю, на тумбочку поставил, ухмыляясь, делал вид, что варит что-то.
Субъект окинул взглядом, понял, текст читают, подумал, пусть, им всё равно всё не понять. Удел их безразличие, их бьют, молчат, пытают, не скулят, всё только разными словами прикрывают. А то, что выйдет на свободу, разруху встретит за потерей лет, и вот опять на преступление, а руководству учреждений что, опять дополнит «человечком»,