Платон подполз к открытой двери дома и, опираясь о косяк, еле-еле встал на ноги, шатаясь от боли.
– Ты что, Семен! – прохрипел Платон, вглядываясь в силуэты людей на фоне света пожара за их спинами, пытаясь разглядеть лица, но перед ним были лишь очертания темных теней. – Как ты смеешь врываться ко мне в дом!
– Это он поджег! – снова послышался голос Семена и в лицо дыхнул тошнотворный запах перегара. – Ты же сам обещал сегодня поджечь гумно, забыл? И, думаешь, тебе это сойдет с рук? Как бы не так!
Вдруг что-то холодное обожгло Платона и словно бы прошло через него. Он вначале не понял и машинально ухватился за живот. «Что за железо это?» – подумал он удивленно, обнаружив в ладони металлический граненый мокрый прут. Железо выскользнуло резко из руки и снова пронзило его несколько левее с бока, снизу вверх. В этот момент кто-то вошел в сени с керосиновой лампой, и тут Платон увидел перед собой разъяренное лицо Семена. В своей единственной руке он держал штык от винтовки. «Что ж у меня в ногах мокро? – почему-то мелькнуло в голове Платона и стало все плыть перед ним. – Вроде бы был еще один комплект белья у меня. Надо бы переодеться». Платон повернулся боком и из последних сил перешагнул через дверной порог. «А где Матвей?» – вдруг сознание его на мгновение прояснилось, и он растерянно стал смотреть вокруг, пытаясь разглядеть сына. В это время ноги у него стали подкашиваться, и Платон, словно пьяный, сделав несколько шагов в сторону стоящего под божницей рядом с окном Матвея, при этом не видя его, повалился снова на четвереньки и тихо позвал: «Матвеюшка, ты здесь? Куда ты пропал, сынок?» – «Я здесь, папочка», – сказал ребенок и, подойдя к отцу, погладил его по голове. Платон ничего не слышал и не чувствовал: он, медленно переставляя руки и ноги, дошел до лавки под красным углом и повалился на бок, потеряв сознание. Матвей, испугавшись чужих людей, ворвавшихся в дом, заполз под скамью и, обняв голову отца, закрыл глаза и притих.
В это время кто-то зажег лампу, подвешенную над столом, и в комнате стало светло. Семен, стоявший ближе всех к лежащему Платону, с окровавленным укороченным штыком, бросился в спальню и стал рыться в вещах.
– Ты куда это рванул? – послушался строгий голос Николая, входившего из сеней в дом с небольшим электрическим фонариком в левой руке. В правой руке у него чернел наган, направленный в сторону Семена.
– Ты, что, Колька? – пытаясь изобразить улыбку, ответил, косясь на направленный на него ствол, Семен. – Мне нужна компенсация за хлеб, а иначе моя семья не доживет до весны без еды.
– Ты забрал у Платона жизнь, – ухмыльнулся, стоявший неприметно возле печки среди еще трех-четырех фигур ночных гостей, Лоозе, – с тебя этого вполне хватит. Так! Идите все гасить пожар: не ровен час, поменяется ветер, и останетесь не только без хлеба, но и без своих изб.
– Я никуда не уйду, пока не заберу у него золота! – прохрипел зло Семен. – И это будет в полной справедливости.
– Ты