***
Сестра с утра побрила его. Видя старание девушки, Генрих забрал эту функцию на себя, но частенько забывал её исполнять.
– Эх, и до чего же беспомощным я стал, – жаловался Рафаэль. – Совсем недавно в одиночку победил четырёхметрового зверя, а сейчас не могу и побриться сам, да что там побриться, я даже помыться сам не могу!
–Рафи, всё будет хорошо, это всего лишь лёгкий недуг, который вот-вот пройдёт, – успокаивала его сестра.
– А если не пройдёт? – никак не успокоится он. – Если я до конца жизни останусь калекой? Нет, нет-нет-нет, всё-таки эта тварь добилась ничьи, хоть и не умер я, но мёртв!
– Что ты такое говоришь? – ахнула Молли, – прекращай немедленно! Разве в детстве мог ты сам умываться? Или ходить сам, мог? Разве не был ты беспомощным человечишкой, за которым следила мать, я и прислуга?
– И что с того?
–Разве заболевший сильным недугом человек не беспомощен как ребёнок? Разве не нужно за ним следить? Разве он, как и дитя малое, по прошествии времени не становится сильнее прежнего, не встаёт на ноги полным ростом и не становится здоровее?
Слова Молли заставили Рафаэля задуматься. Он окинул взглядом улицу, что цвела за окном.
– Я хочу погулять.
– Рафи, сейчас я не могу с тобой погулять, посиди у окна, хорошо?
– Куда-то идёшь?
– Я буду с Генрихом, нужно купить продуктов, и он любезно согласился составить мне компанию, – Молли покраснела. То ли от стыда перед братом, неспособности выполнить просьбу больного человека, то ли ещё от чего.
– Хорошо, развлекайтесь, – Рафаэль улыбнулся, – я посижу у окна.
– Спасибо, прости.
Рафаэль дождался, когда сестра уйдет, он проводил машину Генриха взглядом, и как только она скрылась из виду, окликнул прислугу.
– Да, Рафаэль Арцрунович?
– Принесите кресло, я хочу на свежий воздух.
***
Серым полотном были сшиты тучи и небеса, собирался дождь. Рафаэль не слушал прислугу, он хотел гулять и ввиду болезни своей сам идти не мог. Служанка катила кресло и читала Теннисона.
«Огнем пророческого духа
Там дивный лик её блистал;
Но мощный глас её до слуха
Порою к людям долетал».
– Остановись.
– Вам не нравится этот стих?
– У меня немеют руки, – прошептал Рафаэль.
– Что у вас?
– Руки, они немеют!
Кровать застелена, как и в былые времена. Несколько тёплых одеял накинуты поверх Рафаэля. До него здесь даже побывала грелка. Камин растоплен на полный жар и все, кто заходил, обливались потом.
Так почему же ему было холодно? Почему ничего не грело? Лицо его потеряло прежний блеск, краски куда-то улетучились, кожа с каждым днём становилась бледнее.
Генрих и Молли не возвращались уже как четыре