Виктор сел, взял на руки Алису и принялся пичкать ее остывшим пюре.
– Ты зря волнуешься. Я правда встретился вчера с этой юной нахалкой, потому что меня попросил об этом Огюстен Вальми. Робер Доманси – его родственник. Он хочет провести тайное расследование и попросил меня помочь в этом.
– И ты хочешь, чтобы я проглотила эту нелепицу?
Виктор изобразил оскорбленную невинность и, левой рукой, продолжая рисовать кошечку на пюре в Алисиной тарелке, торжественно поднял правую.
– Любовь моя, клянусь здоровьем нашей дочери, что…
– Нет уж. Не клянись, тем более здоровьем дочери. Ты никогда не держишь слово. Ну обещай мне хотя бы вот что: ты не позволишь соблазнить себя этой доморощенной Саре Бернар.
– Не более, чем ты уступишь домогательствам Бони де Пон-Жубера!
– Она липучка!
– А он хлыщ!
Алиса поочередно смотрела то на одного родителя, то на другого, а потом заявила, показывая на кошку в своей тарелке:
– Хлыпучка!
Они обернулись к ней, потом переглянулись, пытаясь сдержать подступающий хохот.
Таша вышла из фиакра на улице Мирабо – чтобы попасть в особняк Пон-Жуберов, она должна была пройти пешком мимо двух больших зданий, в которых помещался дом престарелых, первый корпус назывался Сент-Перин, а второй – Шардон-Лагаш. Ее внезапно вновь охватила тревога, она почувствовала, что боится постареть, потерять тех, кого любит, что страшится попасть в братскую могилу живых мертвецов, вырванных из памяти близких, приговоренных ожидать конца в компании других таких же престарелых затворников. Потом перед мысленным взором промелькнуло лицо дочери, оставленной заботам Айрис, и она почувствовала, что успокаивается. Если она доживет до преклонных лет, Алиса будет ей поддержкой и опорой, хотя Таша вовсе не собиралась при этом отравлять ей существование.
Она подошла к воротам, потянула за шнурок звонка. Лакей в ливрее окинул ее недоверчивым взглядом, а когда она сообщила о цели своего визита, сделался еще более высокомерным. Они прошли черед садик, потом поднялись по небольшой лестнице, вошли в подъезд и оказались в коридоре. Далее Таша предложили полюбоваться обстановкой будуара, а мадам де Пон-Жубер не замедлит в ближайшее время появиться.
В комнате царил культ сатина-либерти[31]: им были обиты стены, софа, кресло, подушки, исключение составляли картины и гравюры. Таша почувствовала, что ей становится дурно в этой нише, украшенной букетами в стиле Помпадур и фантастическими цветами: создавший их художник явно был не силен в ботанике. От такого обилия безвкусных цветолож и цветоножек у нее закружилась голова. И тут дверь в будуар незаметно захлопнулась. Прежде чем Таша успела пикнуть, ее обхватили две сильные руки и развернули лицом к лицу с тем, кто затем впился губами в ее губы. Бони де Пон-Жубер впился в нее так крепко, что сопротивляться было бесполезно. Шаг за шагом он теснил ее к софе, и как она ни напрягалась,