Мадемуазель Орлова проживала: Париж, VIII округ, ул. Сирк, отель «Шатобриан»; Париж-VIII, авеню Монтеня, 53; Париж-XVI, авеню Маршала Лиоте, 25.
До приезда во Францию мадемуазель Орлова была как будто танцовщицей в Соединенных Штатах.
В Париже она вела весьма роскошную жизнь, но источники ее доходов неизвестны.
Мадемуазель Орлова скончалась в 1950 г. у себя дома – авеню Маршала Лиоте, 25, Париж-XVI, – от передозировки снотворного.
Уолдо Блант, ее бывший муж, проживает в Париже с 1952 г. и подвизается в качестве пианиста в различных ночных заведениях. Он американский гражданин.
Родился 30 сентября 1910 г. в Чикаго.
Вид на жительство во Франции № 534НС828.
К этому листку, напечатанному на машинке, приложена визитная карточка Жан-Пьера Бернарди, где написано несколько слов:
Вот все имеющиеся у меня сведения. Всегда к Вашим услугам. Поклон Хютте.
VII
На застекленной двери афиша: «Пианист Уолдо Блант играет ежедневно в баре отеля „Хилтон“, с 18 до 21 часа».
Бар был переполнен, все места заняты, кроме одного кресла за столиком, где сидел японец в очках в золотой оправе. Наклонившись, я попросил у него разрешения сесть, но он, видно, ничего не понял, а когда я сел, не обратил на меня ни малейшего внимания.
Посетители, американцы и японцы, входили в бар, окликали друг друга, и их голоса звучали все громче. Они стояли в проходах между столиками. Некоторые со стаканами в руках опирались на спинки кресел или присаживались на подлокотники. Какая-то молодая женщина устроилась на коленях у седовласого господина.
Уолдо Блант опоздал минут на пятнадцать и сел за рояль. Невысокий пухлый человек в сером костюме, лысеющий, с тонкими усиками. Он обернулся и обвел взглядом столики, у которых толпились люди. Медленно провел правой рукой по клавишам и взял наугад несколько аккордов. Мне повезло, я сидел совсем близко от него.
Он начал наигрывать какую-то мелодию, по-моему «На набережных старого Парижа», но из-за гула голосов и взрывов смеха музыка была еле слышна, и даже я, сидя у самого рояля, не все мог уловить. Выпрямившись и чуть склонив голову, он невозмутимо продолжал играть. Мне стало больно за него, ведь было же, наверное, время, когда его слушали. С тех пор ему пришлось, видимо, привыкнуть к этому вечному жужжанию множества голосов, заглушавшему его музыку. Что он скажет, если я произнесу имя Гэй Орловой? Выведет ли оно его хоть на миг из полного безразличия? Или это имя уже ни о чем не может ему напомнить, так же как звуки, которые он извлекает из рояля, бессильны возобладать над гулом голосов?
Бар постепенно опустел. Остались только японец в очках в золотой оправе, я и – в глубине зала – та молодая женщина, которую я видел раньше на коленях у седого господина, теперь она сидела рядом с краснолицым толстяком в голубом костюме. Они говорили по-немецки. Очень громко. Уолдо Блант играл протяжную, хорошо мне знакомую мелодию.
Он обернулся к нам.
– Не угодно ли вам, мадам, месье, чтобы я сыграл что-нибудь по вашему заказу? –