Лулу заговорила о том, что хотела бы увидеть Париж, а у меня остались деньги от летних выступлений, которые мне особо больше и не были нужны. И стоя на этом лондонском вокзале, я подумал, ну и ладно, может, именно это мне и суждено: я знал, что Вселенная больше всего любит равновесие, вот передо мной девчонка, которая хочет в Париж, и вот я, который хочет куда угодно, лишь бы не возвращаться в Амстердам. Как только я предложил ей отправиться туда вместе, баланс был восстановлен. Нутряной страх исчез. И в поезде, который вез нас в Париж, я почувствовал такой же голод, как и обычно.

      Лулу на экране плачет. Я представляю себе, как моя Лулу просыпается на следующий день и видит, что меня нет, читает записку, в которой я обещал скоро вернуться, но так и не появился. Я уже который раз спрашиваю себя, как скоро она начнет думать обо мне плохо, если она уже так думала. Ведь когда мы ехали из Лондона в Париж, Лулу начала неудержимо хохотать, поскольку воображала, что я ее там бросил. Я отшутился; разумеется, тогда это было неправдой. Я такого не планировал. Но меня ее признание зацепило, став первым предупреждением, что она видит меня не таким, каким я хотел себя показать.

      Фильм идет, а во мне все растет желание, тоска и раскаяние, множатся размышления насчет того дня. Во всем этом нет никакого смысла, но почему-то от этого понимания становится только хуже, и эти неприятные чувства подступают все ближе и ближе, до тех пор, пока от них уже никуда не скрыться. Я еще глубже засовываю руки в карманы и делаю дырку.

      – Черт! – восклицаю я неожиданно громко.

      Лин смотрит на меня, но я делаю вид, что увлечен фильмом. Пианист играет крещендо, Лулу флиртует с Джеком-потрошителем и, одинокая и разбитая, приглашает его к себе. Она думает, что это любовь, но потом видит нож, ну а дальше вы знаете. Он сделает то, что и всегда. Не сомневаюсь, что она и обо мне так же думает, и, возможно, имеет на это право. Фильм оканчивается неистовой музыкой. А потом повисает тишина.

      Парни с минуту сидят молча, а потом начинают говорить все одновременно.

      – И все? Так он ее убил? – спрашивает Брудье.

      – Это же был Джек-потрошитель с ножом, – отвечает Лин. – Не индейку же он ей рождественскую разделывал.

      – Ну и ну. Одно скажу, скучно не было, – говорит Хенк. – Уиллем? Эй, Уиллем, ты с нами?

      Я вздрагиваю.

      – Да. Что?

      Кажется, что все четверо смотрят на меня уже слишком долго.

      – Ты в порядке? – наконец спрашивает Лин.

      – Да. Все отлично! – с улыбкой отвечаю я. Она кажется такой неестественной, что шрам стягивает лицо, как аптечная резинка. – Пойдемте выпьем.

      Мы спускаемся вниз и заходим в кафе, в котором полно народу. Я заказываю пиво на всех, а потом до кучи еще и jenever.[24] Ребята смотрят на меня странно, хотя я не пойму, просто из-за того, что я решил напиться, или потому, что я за все плачу. Они уже знают о моем наследстве, но думают, что я буду бережлив, как всегда.

      Я выпиваю рюмку jenever, а потом берусь за пиво.

      – Ого, –