Открыточный язык, самый пустой из всех пустых разговоров.
Девять
Мы с ребятами идем в кино, с нами – новая подружка Вау. На какой-то новый триллер Яна де Бонте[23] в Культурный центр Луиса Хартлупера. Мне перестали нравиться его фильмы после… я уже даже забыл, после которого, но я оказался в меньшинстве, потому что у Вау девушка, а это дело серьезное, и если она хочет смотреть на взрывы, то и нам придется.
Там полно народу, из входных дверей льется целый поток. Мы с трудом пробираемся сквозь толпу к кассе. И тут я вижу ее: Лулу.
Не мою Лулу. А ту, в честь которой я ее назвал. Луизу Брукс. В фойе висит множество постеров, но этот я вижу впервые, он даже и не на стене, а стоит на держателе. Это кадр из «Ларца Пандоры», Лулу наполняет бокал, вызывающе и с интересом вскинув брови.
– Она хорошенькая. – Я оборачиваюсь. У меня за спиной стоит Лин, подружка Вау, панкушка с матфака. Никто толком не понял, как у него это вышло, но, видимо, они полюбили друг друга на почве теории чисел.
– Да, – соглашаюсь я.
Я продолжаю разглядывать постер. Это реклама ретроспективы фильмов с Луизой Брукс. И сегодня как раз «Ларец Пандоры».
– Кто это такая? – спрашивает Лин.
«Луиза Брукс, – сказал мне в свое время Саба. – Посмотри в эти глаза, в них столько очарования, можешь не сомневаться, что за ним скрывается тоска». Мне тогда было тринадцать, а Саба, ненавидевший сырое амстердамское лето с переменчивой погодой, как раз открыл для себя кинотеатры с ретро. То лето как раз выдалось на редкость ужасным, так что он познакомил меня со всеми звездами немого кино: Чарли Чаплином, Бастером Китоном, Рудольфом Валентино, Полой Негри, Гретой Гарбо и своей любимицей Луизой Брукс.
– Звезда немого кино, – отвечаю я Лин. – Сейчас ее фестиваль. К сожалению, этот фильм сегодня.
– Можно и на него сходить, – говорит она. Я не могу понять – с сарказмом или без; у нее такой же сухой голос, как и у Вау. Когда я подхожу к кассе за билетами, я вдруг прошу пять на «Ларец Пандоры».
Ребята поначалу ржут, думая, что я прикалываюсь, но я показываю на постер и объясняю про ретроспективу. После этого им становится уже не так весело.
– Там будет живой пианист, – говорю я.
– Думаешь, нам от этого лучше? – говорит Хенк.
– Нет, я на это ни за что не пойду, – добавляет Вау.
– Но если я хочу на это? – перебивает Лин.
Я благодарно смотрю на нее, она в ответ удивленно поднимает бровь, демонстрируя пирсинг. Вау молча сдается, а вслед за ним и остальные.
Мы поднимаемся и занимаем места. В тишине слышны взрывы из соседнего зала, я замечаю тоскливый взгляд Хенка.
Гаснет свет, пианист начинает увертюру, появляется лицо Лулу размером во весь экран. Фильм черно-белый, низкого качества, слышится