Мы поднялись до восхода солнца – краешек его только-только выглядывал из-за ближайших сопок. По реке поднимался распластавшийся на ночь туман, все заполнялось светом, слышались первые робкие птичьи трели. И тут из станционного громкоговорителя (тогда на железнодорожных станциях висели огромные черные раструбы радиодинамиков) полилась чарующая музыка, полностью соответствующая рассветному настроению и во многом дополняющая его. Под льющуюся музыку вставало солнце, в просыпающейся природе разливался свет, текла вода, и вся природа, пробудившись, торжествовала. Более ярких согласованности и удовлетворенности настроений утренней природы, музыки и душевного мальчишеского состояния невозможно было представить. Я был, с одной стороны, очарован, а с другой, – потрясен глубиной этого соития таинства природы и музыкального гения. Именно в эти минуты мне захотелось узнавать и понимать музыку. Что до этого слышал мальчишка, выросший на далеких погранзаставах и в военных городках? Старенький патефон с примерно одинаковым набором пластинок: «Голубка», «Синий платочек», «Рио-Рита», «В Парке Чаир»… – это все замечательная песенная классика. Была еще одна замечательная пластинка с непонятной надписью Boléro, Ravel и очень впечатляющей музыкой, которую очень любил слушать отец. Гипнотическое воздействие неизменной многократно повторяющейся ритмичной музыки возвращало его в боевую молодость к туркестанским походам против басмачей. Но тут я услышал совершенно иную музыку. После этого случая я стал внимательнее слушать радио, других источников в тех далеких и не очень приветливых краях Дальстроя и ГУЛАГа, служивших в основном пересыльным пунктом для нескончаемых потоков заключенных со всей необъятной страны, тогда не было.
Через несколько лет я узнал, что очаровавшая меня мелодия – это «Утро» одного из великих композиторов Э. Грига. Вскоре меня еще более потрясло своей мощью начало 1-го концерта для фортепьяно Чайковского, потом появились «Серенада Солнечной долины», джаз,