– Скорей ты станешь есть конину, чем якута накормишь кашей!
Бакадоров заспорил, закуражился, бросил шапку оземь:
– Была не была! Попробуем за свой счет!
Вечером они со старостой Чертовицыным велели сварить полный котел саламаты из ржаной муки, бросили в нее три фунта коровьего масла, взвесили – вышло двадцать восемь. Выбрали самого тощего из якутов:
– Подходи и ешь сколько влезет!
Сперва брови у приказчика и отставного прапорщика поднялись под шапки. Потом, испугавшись, что шутка может плохо кончиться, оба забегали вокруг якута, упрашивая хохочущих казаков сказать ему, чтобы срыгнул, а то помрет. Брюхо у едока отвисло, зад разбух. На зависть дружкам он дохлебал остатки саламаты и, поднявшись на ноги, не понимал, что за знаки делает напуганный начальник-башлык.
Утром Бакадоров и Чертовицын навестили наевшегося возницу. Он опять был тощ и не прочь подкрепиться. Дружки его, по якутскому обычаю, с хмурым видом лежали возле костра и не хотели работать, пока не начнут обозные.
Вскоре встретились казаки, возившие в Охотск почту и потерявшие в пути всех коней. Десятник Попов приказал устроить дневку. Обоз встал табором возле небольшого таежного ручья. Люди стирали одежду и парились в походной бане, якуты лежали возле дымного костра, ожидая очередной раздачи провианта. Вдруг захрапели, заволновались кони, сбиваясь в табун. Якуты похватали пальмы – рогатины с коротким черенком. На поляну выскочил медведь. Казаки схватились было за ружья, но десятник успокоил их:
– Не шумите! Без нас договорятся!
Якуты обступили медведя, кланялись ему, называя по-своему дедушкой, уговаривали не трогать лошадей. Но медведь попался вредный и несговорчивый, оцарапал кобылку. Якуты его зарезали, и, немногословные прежде, они наперебой затараторили: кто знал одно или два русских слова – повторял беспрестанно, кто три-четыре – тараторил без умолку. От того у якутского костра звучала одна корявая русская брань. Другие каркали, как вороны, или что-то лопотали по-тунгусски. При этом они быстро ободрали зверя, испекли мясо и съели, не разделяя суставов.
Потом, чмокая и облизываясь после жирного обеда, один из них спросил по-якутски:
– Кто это дедушку убил?
– Не знаю, – ответил другой, вытирая мхом сальные ладони. – Наверное, урусы или тунгусы!
– Мы ничего не знаем, – поддакнул третий. – Подошли, глядим, косточки лежат. Мы их собрали, в шкуру завернули, сейчас на дерево повесим… А плохого мы ничего не делали. Ты уж на нас, дедушка, не сердись!
Десятник, переводивший тоболякам якутский разговор, набил табаком короткую трубку.
– На нас все валят. Пущай! Перед Богом, поди, оправдаемся…
Вскоре к таежной речке без опаски выскочили олени, потом еще и еще. Обозным встретились тунгусы – лесной народ, которому в тягость жить на одном месте дольше двух недель. С их помощью компанейский груз дотянули