– Где я? – заморгал Иванка часто-часто глазами, как бы проверяя, не сон ли это.
– Лежи, лежи, Ванюша, – погладила его по голове, как маленького, Харитинья, а сама всхлипнула от радости и вытерла тыльной стороной ладони слёзы. – Главное дело – живой. Мово сына тоже Ванюшкой звали. Такой же вот нынче был бы…
Хотел Иванка улыбнуться да не смог, сказал только:
– А у меня вот мамоньки давно уж нет. Будь ею, Харитинья!
Всхлипнула ещё раз старуха, кивнула головой и вздохнула:
– Вот и Авдей, царство ему небесное, тоже маменькой просил быть. Да больно уж быстро вы меня, сыночки, покидаете, не поспеешь привыкнуть.
– Ну, уж я надолго.
– Гоже было бы так-то.
Обрадовался Иванка, что целы у него глаза, только вот рука усечена. Дёрнул на всякий случай ногами.
– Да на месте, на месте, – улыбнулась сквозь слёзы Харитинья, – а тут много и совсем безногих и безруких.
Приподнял Иванка, напрягшись, голову, покрутил ею туда-сюда, и силы оставили его, упала голова, как безжизненная. Какое-то подвальное помещение. Тусклые огоньки трещащих лучин. Вокруг слышны стоны раненых и женские тихие голоса.
– Уж я так была рада, что отыскала тебя. Боле никого не смогла, – опять вздохнула Харитинья.
Иванкино сердце резануло болью:
– Мне Авдей сказывал перед тем, как я его потерял, что Марфа…
Он не договорил, горло перехватило. Закрыла Харитинья руками своё лицо, покачала головою:
– Не уберегла я сердешную. Да и как уберечь было? Подпалили злодеи избёнку мою. Еле выскочила я. А Марфа там осталася. Одно, дай бы Бог, что долго не мучилась.
От слабости да от горести опять провалился Иванка куда-то в темноту да в немоту. А теперь, как ни просыпался он, перед ним стояло всегда заботливое морщинистое лицо Харитиньи.
– Когда же ты спишь, маменька? – изумлённо спрашивал он её.
– Ох, милок мой, уж за всю-то жисть, поди, и выспалась. Одна-то жила, спала да спала.
Но