Владимиров был удивлен: его тезка любил бравировать своим невежеством в делах религии и проповедовать дарвинизм. Он искренне считал английского ученого мужем Клары Цеткин. И даже немного огорчился, когда узнал, что это не так.
Заподозрить Фурманова в способности произносить слова молитвы и покаяния командир не смог бы ни за что.
С тех пор за комиссаром отряда закрепилось прозвище «краснокнижник». Так его называли исключительно за глаза, потому что связываться с ним никто не хотел.
…Комиссар проводил затуманившимся взглядом Маннергейма. Закончив разбор учений, маршал бережно свернул карту и теперь держал длинный бумажный рулон между коленей, не собираясь выпускать его из рук ни на минуту. Фурманову для выступления карта была без надобности. Он привычно взгромоздился на трибуну и задвинул речь.
Командир отряда подполковник Владимиров подпер щеку кулаком и неприязненно покосился на оратора. Его заместитель не отличался краткостью, а после снятия его с дуба начал говорить вообще пространно и слезливо.
Если бы командира спросили, какого мнения он о Дмитрии Андреевиче, то он бы честно сказал: «Всегда представлял себе комиссаров плечистыми, высокими, чуткими к людям. Наш – округлый, мягкотелый, чернявенький. Агроном или колхозный счетовод, а не комиссар. Знает, перед кем дверь открыть, а у кого перед носом захлопнуть. Все деньги, выделенные по статье „поощрение личного состава“, потратил на оформление наглядной агитации: образцы стрижек, правильное ношение доспехов. В Главк постоянно отправляет справки-объективки о состоянии высокого морального духа бойцов и командиров. Зачем, скажите, начальству знать о таких мелочах, как выходки Задова? Лева, отмечая возвращение из командировки, босиком танцевал на осколках разбитых бутылок из-под медовухи и при этом орал: „Я дипломированный йог, только что из Индии! Смотрите, любуйтесь, я здесь проездом!“ Когда той же ночью патруль остановил Задова, несущего горящий факел, он, вместо того чтобы предъявить документы, предложил патрульным продолжить праздник и по полной программе „позажигать“ в библиотеке. Долго потом над Владимировым глумилось начальство по связь-трюмо. Смех лощеных штабных дураков из Главка давно не задевал офицера. Привык. Но все равно, когда после комиссарских докладных-закладных куратор устраивал нагоняй, было обидно. Хуже и гаже бывало только от начальственной похвалы. А уж как говорит комиссар – умом тронуться можно: „Головы в тарелки не ложить!“, „В конспектах цитаты в красные рамочки обводить. И не от руки, а по линеечке или по пальцу!“ Любимое занятие – торговаться на рынке с торговками семечками. И такой человек имеет право служить вместе с нами! За отряд обидно!»
Командир флегматично раскручивал и закручивал вокруг указательного пальца цепочку с боцманской дудкой. Серебристый пропеллер с сердитым