– Кто же это был?
Эндри все молчала. Тогда бабушка подошла к ней совсем близко:
– Я хочу это знать и буду знать! Кто это?
– Я не могу этого сказать, – прошептала Эндри.
Графиня засмеялась.
– Принеси мою плеть, – крикнула она Гриетт. – И крепкую верёвку.
Затем она снова обернулась к внучке:
– У тебя есть ещё время, пока она вернётся, подумай хорошенько.
Эндри не сдвинулась с места. Наконец она произнесла:
– Я напишу.
Бабушка с горячностью согласилась:
– Сделай это!
Эндри подошла к ночному столику, взяла карандаш.
Старуха вернулась.
– Написала?
– Нет, – ответила Эндри.
– И ты не хочешь сказать? – крикнула графиня.
Снова безнадёжное:
– Нет!
Последовал приказ:
– Раздевайся!
Эндри повиновалась. Медленно, вещь за вещью, она сняла с себя все. Её не торопили. Шли минуты за минутами. Она должна была сказать только одно словечко: «Бартель!» – и была бы избавлена от позора.
Но её губы оставались немыми.
Бабушка взяла бельевую верёвку и привязала девушку к колонкам кровати. Сзади неё послышались всхлипывания старой Гриетт.
– Выйди! – приказала бабушка.
Когда дверь закрылась, бабушка взяла в руки плеть.
– Скажи, кто это был?
Но в её голосе на этот раз слышался уже не приказ, а горячая, молящая просьба.
Никакого ответа. Графиня со стоном упала на постель.
– Скажи, Эндри, прошу тебя, скажи! – шептала она.
Ни слова, ни слова…
Тогда она вскочила, плеть свистнула по воздуху и выжгла пылающую полосу на голой спине от плеча до бёдер. Эндри закричала.
Графиня остановилась, занесла плеть над её лицом.
– Ты уже кричишь? – озлобленно крикнула она, – плётка откроет тебе рот!
Снова голос её упал, прозвучал мягко и моляще:
– Скажи же, Эндри, избавь и меня, и себя!
Эндри тяжело вздохнула, борясь с собой. Но не могла сказать. Легче откусить себе язык, чем выговорить это позорное слово: Бартель.
И графиня начала её стегать, удар за ударом, без жалости.
Эндри съёжилась, вертелась, сопротивлялась. Плеть шипела по воздуху, жгла и резала её тело, всюду, куда попадала, от икр и до шеи. Все чаще и чаще, скорее и скорее. Но она уже не кричала – прикусила себе губы, чтобы не сказать ни слова.
Графиня была вне себя. Это сопротивление безмерно возбуждало её – она должна была его сломить! Она уже стегала изо всей силы, не разбирая, без цели, куда попало – по грудям, даже по лицу.
Эндри стонала и всхлипывала, а затем просто кричала без удержу.
– Только покричи, – говорила ей бабушка. – Созови всю прислугу, чтобы та во дворе слушала твой концерт. Вой, музыкант, я буду отбивать такт.
И, как сумасшедшая, хлестала её плетью.
Эндри уже не кричала,