Нас бросили, забыли, предали…
Дай только человеку власть —
Он насладится ею всласть
И.Н. Шевелев
Понедельник, в продолжение дня.
Побудку Борис Глебович проспал. Приспособленный Порфирьевым для нужд пробуждения сенатовцев звонок прозвучал в его голове невнятно, растворившись в сонных всполохах и вздохах. Разбудил его голос фельдшерицы Зои Пантелеевны. Потряхивая коробочкой с таблетками, она выкрикивала имена постояльцев Сената и название предназначенных им лекарств. Услышав собственное имя, Борис Глебович встрепенулся и тут же покинул пределы угодий Морфея.
– Вам бромкамфара, – Зоя Пантелеевна шлепнула таблетки на тумбочку, – не забудьте: только после приема пищи».
Борис Глебович помнил; помнил и это, и то, что в его стадии болезни таблетки эти – мертвому припаркой. И еще он хорошо усвоил, что в здешних условиях рассчитывать на качественное дорогое лекарство – наивный идеализм.
– Спасибо, спасибо Зоя Пантелеевна, – запоздало поблагодарил он.
К фельдшерице Борис Глебович испытывал определенные симпатии – за ее доброе, сочувственное отношение к ним, сенатовцам, за желание помочь (только что она могла?). Была она вдовицей лет тридцати пяти, белокурая и кареглазая, еще не утратившая черты былой привлекательности. Много уж лет проживала в деревне Гробоположня и некогда заведовала там фельдшерским пунктом. По закрытии оного, как водится, осталась без средств к существованию с двумя несовершеннолетними детьми на иждивении. Совсем недавно, чудом Божиим (как она сама это объясняла), получила работу в пансионате и чрезвычайно ей дорожила. Поэтому необузданное тиранство Порфирьева сносила безропотно. Лишь иногда утирала украдкой слезу. В такие моменты Борису Глебовичу невыносимо хотелось ее приголубить, утешить, но он сдерживал себя, понимая, что ничегошеньки сделать для нее не может. Да и к чему в его-то положении лишние привязанности? Отвечай потом за того, кого приручил…
Борис Глебович наблюдал, как терпеливо выслушивала Зоя Пантелеевна жалобы Капитона Модестовича, мерила ему пульс, сыпала в рот порошок. Как щупала потом живот у Савелия Софроньевича, поглаживала по плечу и, улыбаясь, что-то шептала на ухо. Как подошла потом с порошками к Мокию Аксеновичу. Тот, по обыкновению, был не в духе и сразу накинулся на фельдшерицу с упреками
– Да я сам врач, что ты мне даешь? – истерично выкрикнул он. – У меня высшее медицинское, чего ты мне мозги паришь? Где левамизол? Опять не принесла? Да я на тебя…
– Я подавала список всех заказов администрации, но привозят не все, что мы просим, – терпеливо объясняла она, – средства ограничены, дают самое необходимое.
– Какие средства? – кипятился стоматолог. – Я что здесь подыхать должен без лекарств?