В этот приезд два дня Милена почти не вылезала из своего «гнезда» в кресле. Она притащила туда чашку с чаем, чипсы, конфеты. Когда чипсы и конфеты были съедены, фантики она не удосужилась убрать. Грязная чашка валялась тут же, рядом с носками. Целыми днями она рисовала в блокноте человеческие головы, а потом замулевывала их черной ручкой, вырывала листы и бросала на пол.
Когда она стала мочиться под себя, Сергей Борисович велел Ирине надеть на нее памперс и записал себе: «апато-абулический синдром»7 со знаком вопроса. Этого только не хватало. Плохо. И очень странно. Нетипично. У Милены не было шизофрении, признак которой – такое поведение. Что же произошло, почему так поменялись ее реакции? Надо понаблюдать.
Одновременно в клинике могли находиться только десять пациентов. Большинство из них проживали здесь постоянно. У каждого была своя комната, которую на ночь закрывали на ключ. Буйнопомешанных среди них не было, так что жизнь текла более-менее однообразно и предсказуемо. Утренняя зарядка, завтрак, беседа с врачом, прогулка, процедуры, обед, процедуры, прогулка, ужин. Вечером для желающих Ирина обычно читала какую-нибудь книгу. Затем сон. Такая монотонность любого здорового человека свела бы с ума, но для душевнобольного она была необходима, как для младенца безопасная и стабильная среда.
В связи с пандемией клиника опустела. Многих, не тяжелых, пациентов забрали домой. Остались только те, у кого было весеннее обострение болезни, и те, кто находился здесь пожизненно.
Вместе с ними заложниками странной ситуации локдауна стали сотрудники клиники: сам заведующий и одновременно главврач, медсестра, уборщица и садовник. Их жизнь перевернулась с ног на голову.
Чтобы поддерживать порядок и привычный образ жизни в клинике, уборщице приходилось быть еще и кухаркой. Между уборкой и стиркой Валентина бегала на кухню и варила кашу и компоты. Обеды, слава богу, привозили доставкой из ближайшего кафе в тридцати километрах.
Повариха и охранник отпросились домой: у охранника Саши было двое детей, а у Веры Рустамовны, любительницы печь пироги по-аджарски, были уже и внуки. И к тому же ревнивый муж.
– Мнэ жэна дома нужна, – грозно говорил он в трубку. – Иначе у мэня самого дурдом будэт. Жэна должна дома ночевать, так, да?
– Да, – смиренно отвечал Сергей Борисович, перебирая в уме возможные контраргументы. Ни один из них не перевешивал железную логику. Жена должна дома ночевать, с этим не поспоришь.
– Вот. Я всэгда гаварил, что ты хароший доктор, – завершил беседу муж. – Кагда все кончится, звони, да?
– Непременно. – Завклиникой положил трубку и пошел разговаривать с Валентиной. И с Ириной. У той тоже был муж.
Сергею Борисовичу было сорок девять лет, и он по праву гордился своим детищем.