Что от меня зависит? Ты кто?
«Я врач. Я грач. Врааач! Отдыхай. Глазки закрывай!»
Он врач или грач?!
«И грач и врач! Я «птах чумазый»! Ох, чувствую я, наломаем мы дров с этой новой властью!»
Он слышит меня?! Отвечает мне?
«Ты, я вижу, ещё не пришёл в сознаньеце-то заячье своё? Ну это нормально. Ты и не торопись. Я-то за тебя – я монархист (мне и деваться некуда) – а вот они… сидят и ждут вон там, за дверью. Хотят тебя «сопроводить». Сам знаешь куда. Понимаешь?! Боятся, что сбежишь с больнички моей грачёвой. А я, стало быть, класс враждебный, с тобой побегу или что ещё похуже придумаю. Вот они и сторожат. И тебя, и меня. Ох, наломаем мы дров с этой властью!»
А где же небо? Планеты?
«Планеты? Какие планеты?! А! Это галлюцинации, ничего больше. Если что-то жуткое мерещилось – ты забудь и ничего не бойся. Потому как жуткое – оно всё тут, и, увы, не мерещится.»
Где я?
«О! Ты начинаешь задавать правильные вопросы – это хорошо. Больничка моя. Я врач. Я грач!»
Грач или врач?
«И грач, и врач! Я совмещаю! Ты отдыхай пока. Отдыхай. Я тебя на ноги поставлю. Поставлю на лапки твои быстрые. Будешь как новый! А пока отдыхай.»
Отдыхай…
«Правильно! Отдыхай. Раз, два, веки закрываются, три, четыре, отдыхай, отдыхааай, отдыхааааай…»
Отдыхаааа…
II
Заяц бредил, не приходя в сознание. Ему казалось, что он плывёт на лодке, потому, что плыло всё вокруг. Уплывали стены, потолки. Непонятно сколько их было – они двоились, троились, слоились друг на друге и расходились в стороны цветком калейдоскопа. Стенки и потолки, мотивационные плакаты и иконки.
Потом зайцу казалось, что он сидит в кристалле, и это он насылает волшебные образы на мир. «Та-да-да-даааа!», накрикивал он старую мелодию одной симфонии. «Та-да-да-дааа!», отвечал ему грач, если был рядом.
Потом («тысячелетия спустя») появилась перед зайцем зая. Он обращался к ней на разных языках, но она не понимала его ни на одном.
«Kam atejei? Ko nori?», бубнил он на приморском.
«What do you want from me? Why now?!», бубнил на западном.
«Ni shi shei? Ni xiang yao shenma?», на горском.
Потом, уже отчаявшись, спросил и на родном, но только это:
«Кто ты?»
Услышав наконец голос зайца, зая опустила голову, уставилась без смысла в точку на стене. В этот момент она показалась зайцу «бесконечно… бесконечно печальной» – «космически печальной» – печальной как пейзаж, как небо, как что-то большее, чем он. За эту печаль он всё простил ей. Да и было ли что-то за что он должен был её прощать? Сейчас он напрягал все свои силы для того, чтобы сказать ей: «эй, не стоит! Всё хорошо! Если ты заплачешь, я этого не вытерплю. Я потеряюсь в жалости к тебе, к себе, к миру этому, к богу лесному. Я потеряюсь, я исчезну в мечте о счастье твоём.»
Но зая не плакала. Бесчувственная, холодная, она презирала себя за свою мрачную зрелость. Именно здесь в больнице ей подумалось об этом. Как быстро она привыкла