Все началось в первый же день, когда Ника вошла в новый класс и замерла у магнитной доски. Класс пренебрежительно свистнул, разом, как один человек. Нефирмовая Вероника с потрепанным рюкзаком мейд-ин-чина, в скромном сером жакете и вязаной юбке ниже колен была здесь явно не к месту – нечесаная дворняжка на выставке модных гламурных собак. Кто-то шикнул: вот мышь недобитая! Кто-то спросил: она что, из тюряги? Кто-то внес рацпредложение сразу добить, чтоб не мучилась. И по рядам понеслось: Мышь, Мышиная голова, слышал кликуху новенькой? Мышь!
Чем она так зацепила Архаровца, Ника не поняла, но он стырил ее несчастный рюкзак и отправил в урну на улице, в окурки и чьи-то плевки, утверждая, что мусор нужно выкидывать. Нике пришлось чистить рюкзак под довольный ржач нового класса, а Архаровец фоткал на свой р-фон и лыбился во всю харю. Гаденыш выложил фотки в чат, весь процесс оттирания рюкзака, а уже через день все тетрадки Ники были исписаны разной похабщиной, матерными частушками и картинками мужских гениталий.
Ника расплакалась от обиды, от нелепости происходящего, ее слезы заметила классная, взяла посмотреть тетрадь, и это был проигрыш. Капитуляция.
Классная без особых проблем вычислила трех вандалов, и был разговор у директора, которому скромник Володя Архипов поклялся, что больше не будет. А находчивый Гога Вантуз объяснил, растопырив пальцы, что это «типа флеш-моб», но если кто шуток не понимает и сразу стучит директору, это не Мышь, а Крыса, играть с ней больше не будут, слова не скажут и прочее. Несмотря на прямую угрозу, директор остался доволен: Архаровец был генеральским сынком, мажором, как многие в школе.
Перемирие у директора обернулось всеобщим бойкотом. «Чтобы знала! – вещал Архаровец. – Чтоб понимала, Крыса чумная, что реальные чики своих не сдают!»
Ника шла на уроки, будто на казнь, каждый день ожидая новых наездов. Отличница, дочь ученого, не последнего человека в мире, ничего она не могла доказать отмороженным дуболомам, взявшим ее в оборот. Она не привыкла бояться школы: рядом всегда был Алик, умевший отшить парой острых словечек, а ему на помощь мчался Витек, одним своим видом гася конфликты. Никогда раньше Нику не доставали с такой беспощадной точностью, навесив ярлык вечной жертвы и «крысы недрессированной».
Возможно, фирмовые шмотки исправили бы положение, но Ника, воспитанная в Старогорске, среди людей, увлеченных наукой, никак не могла понять, как модный прикид повысит скиллы и как смогут лейблы на тряпках стать для нее щитом. Возросшим чутьем загнанной крысы она понимала, что поезд ушел, и поздно менять свой образ: на модные джинсы прольют газировку или прилепят жвачку, или другое придумают, лишь бы снова унизить и снова поржать. Ее из капкана не выпустят.
Каждую ночь она плакала, зашивая