Улица оживает, наливается сиренево-дымной позолотой летнего неба. Я замираю на миг. Кажется, я не видела неба целую вечность. Такого чистого, свеже-лазоревого. В груди набухает что-то большое и солнечное, как сахарная вата. Давит на лёгкие, мешая дышать.
Хижины сонно вздрагивают распахивающимися ставнями.
По дорогам отстукивают колёсами двуколки, за изгородями, усеянными перевёрнутыми кадками и башмаками, блеют овцы. Улочки наводняются разномастными ремесленниками, бродяжками, торговцами в заскорузлых платьях с подвязанными к поясам кошелями, худыми, что висельники. В канавах мельтешат оголодавшие крысы, иные бросаются под ноги – только успевай отскочить. Лица прохожих пасмурны, неприветливы. Подозрительные взгляды, прищуры в сторону моих рваных джинсов с кроссовками. Бренчание монет сквозь затихающие при моём приближении разговоры. Марсельцев отчего-то не заботят перебегающие дорогу крысы, но настораживает мой наряд. Почти физически ощущаю, как тяжелеют мысли горожан. Сгущаются. Агар-агар.
Ищу взглядом укромный закуток. Куда бы сигануть?
Извилистая улочка в тени двух рядов низкорослых домишек призывно желтеет исхоженной тропкой. Улочка пуста, а значит, безопасна. Мне – точно туда.
Под кроссовками похрустывает песок. Бреду в тенистости уже смелее. Воздух напитан влагой, кажется, до краёв. Каждая клеточка тела щебечет, как птица. А ещё не отпускает запах моря.
Улочка незаметно сужается, как иссыхающий ручей. Дома по обе стороны вот-вот сойдутся крышами.
Всё же странно вот так взять и очутиться неизвестно где. Быть может, я бежала за Асом? От нашего Загаражья к Нарышкинскому пруду и куда-то вглубь частного сектора. Мой чау-чау – тот ещё бродяга. Асом прозвал щенка отец. В честь Пушкина. Кто-кто, а Пушкин точно был асом: то ли лётчиком, то ли космонавтом.
Откуда-то сверху, из-под крыш склоняющихся друг к другу домов доносится французская брань. Вскидываю на звук голову и едва успеваю уклониться от помойной струи. Из окна в изножье изгороди шлёпается содержимое ночного горшка, заставив ободранных котов сигануть от испуга в подворотню. Я готова рвануть вслед за котами, но взгляд напарывается на грязную старуху. Напарывается и застывает. Трясущаяся старуха выгребается из-за изгороди, что-то лопочет, протягивая ко мне почерневшие руки. Её притупленный взгляд полон страдания, её шея обрастает сочащимися гноем бородавками размером с теннисные мячи.
Спину скроллит холодок.
Похоже, я воочию созерцаю чумные бубоны. Хочу выключить картинку. Отписаться от этого спама! Комп – на сон, мир – на сон. Но под рукой нет ни мыши, ни системного блока, а старуха угрожающе трёхмерна.
– Я не… не понимаю вас. П-понимаете? Вам нужен доктор… Доктор Шарль.
Старуха будто не слышит, надвигается дёрганными скачками.
К горлу подкатывает тошнотворный