Дед вынес в прихожую скрипочку в чёрном футляре и свою походную спортивную сумку с музыкальными учебниками и нотами внучки. Настя обула валенки с галошами, запихивая в голенища складки тёплых шаровар, натянула на голову вязаную шапочку с помпоном, а поверх красивой рубахи с начёсом, украшенной на груди Микки-Маусом, надела дублёнку с капюшоном – бабушка подала, терпеливо постояв с развёрнутой шубкой, как домашняя прислуга. Быстро оделся моложавый дед, который до преклонного возраста носил не полноценное зимнее пальто, а легкомысленную заграничную куртку на «рыбьем меху», с застёжкой-молнией. Захватив скрипку и за ремень повесив сумку на плечо, дед посмотрел в настенное зеркало, висевшее в прихожей, поправил на шее шарф, на голове меховую шапку и тронул усы.
– Пошли, – сказал он и первым шагнул за порог в раскрытую хозяйкой дверь.
Настя замешкалась, обнимаясь с бабушкой. Вера Валерьяновна достала из кармана фартука и сунула ей в руку леденец.
– Пушиночка ты моя! – девочка припрыгнула от восторга. – Вот вырасту большая, я тебе много-много конфет куплю!
– А мне? – сказал дед за порогом. – Это я выклянчиваю для тебя леденцы.
– И тебе! И тебе!
– Хорошая у нас внучка.
Андрей Иванович взял Настю за руку и повёл.
– За что нам такое счастье? – умилённо сказала бабушка.
2
Можно было поехать на автобусе длинным кружным путём; но дед с внучкой любили пешие прогулки до музыкальной школы по узкой малолюдной улице, похожей на деревенскую.
Ветер дул не так сильно, как казалось из дома, но мороз градусов под двадцать пощипывал нос и щёки. На занятия следовало явиться к восьми; Андрей Иванович глянул под фонарём на ручные часы: было полвосьмого, времени ещё хватало. Фонари на деревянных столбах озаряли расчищенный от снега тротуар, прилегавший к частным домам окраины. Лёгкая пороша на тротуаре в электрическом свете посверкивала бриллиантиками и, как ворсистый ковёр смягчала шаги.
Город Григорьевск – старинный город. В нём с царских времён сохранилось много церквей, оборонительный вал с крепостной стеной, торговые ряды, казённые палаты и несколько окраинных улочек, подобных той, что вела деда с внучкой в музыкальную школу, составленных из избушек с подворьями, садами и огородами. За заборами тут лаяли на цепи собаки, а иные бегали в ошейниках на свободе; летом пели петухи и хрюкали поросята, а из некоторых дворов хозяева выводили пастись на лужок за огородами мелкую рогатую скотину: коз и овец. При советской власти начальство Григорьевска не успело перестроить улицу на современный городской лад; но её патриархальный облик ныне резко менялся. Шёл девяносто второй год. В стране спешно рушился социализм, наступала частная собственность, и на старых городских окраинах, самых тихих, уютных, зелёных, не запылённых и не загазованных, рядом с избушками росли немыслимые каменные терема, возмущая граждан обыкновенного достатка нахальным видом и тёмной сущностью. «Сколько стоят такие хоромы? –