Будь ты крут и удачлив, а всё ж без креста
Не ходи лунной полночью мимо моста:
Скрипнет ветка сухая, вздохнут камыши,
В голове зазвучит: «Эй, мужик, попляши!»
И погаснет фонарь у тебя на пути,
И не сможешь стоять, и не сможешь уйти…
Тихо щёлкнут костяшки невидимых счёт —
И закружит прозрачных теней хоровод.
И пойдёшь ты плясать, сам не ведая где…
Всплеск – и только круги побегут по воде.
И ещё раз чуть слышно вздохнут камыши,
Вновь – бетон да гранит, и вокруг – ни души.
«Дождь прошёл, и асфальт запарил…»
Дождь прошёл, и асфальт запарил,
И сиреневым выдохом влажным
Сквозь чугунные листья перил,
Над неубранным сором бумажным
Через узкий оконный проём
Потянуло свежо и тревожно,
И невидимое остриё
Прикоснулось к душе осторожной.
И кольнуло печалью иной,
Из иного, далёкого лета,
Где незримым крылом за спиной
Чуть колышется воздух нагретый.
Где неистовая синева
С тополиной размешана вьюгой
И шальные, хмельные слова
На лету обгоняют друг друга,
Где сирень (ах, какая сирень!),
Словно облак душистый, клубится…
И трепещет лиловая тень
На невспаханном поле страницы.
«Угаснет род. Последний император…»
Угаснет род. Последний император
Бездетен. И ему уже давно
Аукнулись все безрассудства, траты,
Победы, пораженья. Всё равно
Ему теперь – а что же дальше будет
С империей, с законом. Что закон?
Он понимает, что его забудут
Ещё во время пышных похорон.
Сквозь штукатурку дней едва сочится
За каплей капля – память. И порой
К дождю ужасно ноет поясница,
И мучают не раны – геморрой.
Все говорят, что он в маразме. Право,
Ему ведь безразлично, кто ему
Наследует и по какому праву…
Да, он, конечно, болен. Потому
Привычные дворцовые интриги
Плетутся, не беря его в расчёт,
И на столе пылятся свитки, книги,
Которые он в руки не берёт.
О чём он думает на самом деле?
Ведь боги ждут его… Однако же
Сомнительно, чтоб думал он о теле,
И мало вероятно – о душе.
А я – о чём? Чего мне не хватало,
Когда писался этот самый стих?
Как будто мне и правда было мало
Своих забот и горестей своих?
Но кажется – отыгранная пьеса,
Откланялись актёры в свой черёд…
А приглядишься – времени завеса
Колышется и действие – идёт.
«Сон то разматывался, как пушистый клубок…»
Сон то разматывался, как пушистый клубок,
То распускался вербою по весне,
Сон мой был светел и так по-детски глубок,
Солнечный зайчик играл в его глубине.
Вдруг