Мелькают лица, даты, этажи.
Всё слышится то пение, то плач,
То резкий смех, то электрички дальней
Тревожный свист… Всё яростней скрипач,
А голоса – всё выше и хрустальней.
Вот – зимний лес, и синяя лыжня
С разгону огибает куст ольховый.
И куст тихонько кружится, звеня
Смолистыми серёжками… И снова —
Летят огни, грохочет переезд,
Но с каждым днём всё резче и свободней
Тень фонаря, похожая на крест,
Качается у самой подворотни.
Звучат единой музыкой шаги,
И лязг замка, и звяканье цепочки,
И шум дождя, и голоса пурги,
И выдох раскрывающейся почки.
И всё вокруг меняется, спешит,
Смысл обретая в каждой переменной,
Где звук со светом неразрывно сшит.
И дирижёр слепой и вдохновенный,
Из темноты прорвавшись ледяной,
Парит над партитурой раскалённой,
И каждый миг гармонией иной
Взрывается оркестр ошеломлённый.
«В перестуке колёс всё быстрее и злей…»
Noli tangere cyrkulus meos![1]
В перестуке колёс всё быстрее и злей —
Никого не вини, ни о чём не жалей,
Ни о чём не жалей, никого не вини…
А навстречу, как жизни чужие, – огни.
А навстречу горстями мгновений – кусты,
Полустанки, заборы, сараи, кресты.
Это – дерева стон, это – скрип колеса…
Ах, прожить бы ещё полчаса, полчаса!
Ах, прожить бы ещё!.. Головою тряхни —
Ни о чём не жалей, никого не вини.
Слышишь? – в ровном дыхании русских полей:
Никого не вини, ни о чём не жалей.
Это – сердце, сжимающееся во мгле,
Это – рюмка с отравой на грязном столе,
Это – в кранах бормочет слепая вода,
Это – по коридору шаги в никуда.
Это – времени бешеные виражи,
Это – «Бей, но не трогай мои чертежи!»,
Это лезвие ночи проводит черту
Сквозь ноябрьскую зябнущую наготу.
Так присвистни, потуже ремень затяни,
И судьбу, словно глупую птицу, спугни.
И под крики «Распни!», и под крики «Налей!»
Никого не вини, ни о чём не жалей.
«Они рассуждали…»
Они рассуждали:
хитрый – о честности,
трусливый – о мужестве,
бездарный – о вдохновении.
А равнодушный так говорил о любви,
что аж заходилось сердце.
Они призывали:
благополучный – к терпению,
злой – к милосердию,
к щедрости – жадный.
Ну а бездельник так пел славу труду,
что прямо руки чесались.
Они упрекали:
лжецы – в недоверии,
любопытные – в сдержанности,
эгоист – в неготовности к жертве.
А безбожник – тот просто разил наповал
цитатами из Писания.
И вот, постарев,
поседев в безнадёжной борьбе с энтропией,
устав от привычной сансары,
я вспомнила вдруг, что в учебнике —
обычном учебнике
военно —
полевой хирургии —
сказано чётко:
«Спеши не к тому, кто кричит, —
к тому, кто молчит».
«Оттого, что зима совершается вовремя, мне…»
Оттого что зима совершается вовремя, мне
Как-то легче на сердце и даже немного теплее.
Сокровеннейший жар затаился в её белизне,
Как бездымный огонь в глубине оснежённой аллеи.
Оттого что над городом кружится медленный снег,
Истончённая явь всё прозрачней и призрачней снится,
И глядит высота из-под низко опущенных век,
Чуть заметным штрихом изменяя привычные лица.
Это время земное проходит волна за волной,
Кроме явного смысла исполнено смысла иного,
Повествуя о жизни иной и о смерти иной,
По-иному звучать заставляя обычное слово.