Беседы с усопшими, или Гримасы славы. Владимир Сенчихин

которые растирают краски». Но суть не в этом. В знак уважения к таланту художника Александр повелел ему «написать обнаженной из-за поразительной красоты особенно им любимую одну из своих наложниц, по имени Панкаспа». Во время работы Апеллес по уши влюбился в девушку, Александр это заметил и великодушно подарил её художнику. Как пишет Плиний, этим поступком Македонский «победил самого себя, подарил художнику не просто свою наложницу, а любимую женщину, не посчитавшись даже с возлюбленной, она ведь до этого принадлежала царю, а теперь стала принадлежать живописцу».

      Согласитесь, великодушие Александра не имело границ. Тем не менее имена его жен – Роксаны и Статиры – даже через триста лет пользовались необыкновенной популярностью. Например, так назвал своих дочерей Митридат, царь Понта (греко-персидское государство в Малой Азии на южном берегу Черного моря). Правда, счастья им это не принесло, обе досидели в девицах до сорока лет и покончили с собой, приняв яд.

      Продолжая беседу, я указываю Александру на его очевидный просчет:

      – Роксана может произвести на свет девочку, да и вообще не разрешиться от бремени по независящим от нее обстоятельствам.

      Александр молчит, на его глаза наворачиваются слезы.

      – Эх, Гефестион, – с болью еле слышно произносит он и отворачивается.

      Я его понимаю. Если бы восемь месяцев назад Гефестион, преданный друг, блистательный военачальник, правая рука царя и потенциальный преемник, внезапно не скончался от непонятной хвори, нынешний разговор не имел бы смысла. По словам Плутарха, тяжело заболевший Гефестион, «человек молодой и воин, не мог подчиниться строгим предписаниям врача и однажды, воспользовавшись тем, что врач его Главк ушел в театр, съел за завтраком вареного петуха и выпил большую кружку вина. После этого он почувствовал себя очень плохо и вскоре умер». Неутешный царь приказал в знак скорби не только обрезать гривы лошадям и мулам, но и снести зубцы крепостных стен.

      В отличие от Плутарха, о том, чем занимался Александр после кончины закадычного друга, более подробно и добросовестно пишет Арриан. Философ утверждает, что горе царя было велико, однако многочисленные свидетельства очевидцев нелепы и противоречивы: упав на труп друга, так и пролежал, рыдая, большую часть дня; обрезал над трупом свои волосы; повесил врача за плохое лечение дражайшего пациента; велел сравнять с землей храм Асклепия в Экбатанах. Борзописцев можно понять: если царь замкнулся в себе и весь день отказывался от еды, храня скорбное молчание, то это выглядит по меньшей мере примитивно. Куда эффектнее отобразить его шизофреником.

      Спустя более двух тысяч лет другие бумагомараки, ориентирующиеся на собственные плотские пороки и не имеющие никаких оснований и фактов, предположат, будто Александра и Гефестиона связывали не только узы дружбы. Они подло отвергли свидетельство Плутарха: