Мои размышления прерывает гортанный возглас. Вздрогнув, поднимаю глаза. Очнувшийся Александр взирает на меня с недоумением, в глазах явственно проглядывает страх.
– Ты пришел меня убить?
Голос царя слаб, он с трудом выталкивает из себя слова, будто каждое весит больше пуда.
Вспоминаю бывшего римского раба Эпиктета, ставшего известным философом среди тогдашних стоиков. Спустя триста с гаком лет после смерти Александра он поделился любопытным умозаключением: «Людей в смятение приводят не сами вещи, но их собственные представления об этих вещах. Например, в смерти нет ничего ужасного, поскольку в противном случае так показалось бы и Сократу. Однако, поскольку мнение о смерти внушает страх, то оно является причиной страха». Комментируя это изречение, другой греческий философ Симпликий спустя четыреста лет отмечал: «Итак, если смерть относится к вещам, находящимся вне нашей власти, то она не может быть злом. А если она есть зло, но не для нашей души, а для тела, то она, пожалуй, для нас вовсе и не зло».
Любопытно, как отнесётся к этим силлогизмам Александр, если я их озвучу. Легко рассуждать о смерти теоретически, будучи в добром здравии. Тот же Эпиктет прожил более восьмидесяти лет, пусть и в беспощадной бедности. По сравнению с ним в смысле продолжительности жизни, Александр – блистательная комета, внезапно вспыхнувшая и скоропостижно сгоревшая. Успокаиваю.
– Вздор. Ты и так скоро преставишься.
– Знаю.
Александр, закрыв глаза, судорожно хватает ртом воздух, пытается совладать с дрожью, завладевшей его телом. Его мучает жажда, он бы осушил до дна даже бассейн, однако диадохи (полководцы Александра Македонского, которые после его смерти военным путем разделили империю), обуреваемые склоками по поводу передачи царской власти, забыли о нем. Я не собираюсь облегчать его муки, дабы не изменить ход истории. Согласитесь, есть что-то логичное в том, что, обладая абсолютной властью, приходится испускать дух в одиночестве. Наполеон заканчивал свои дни под присмотром единственного и верного слуги, а в спальню, где медленно, но верно умирал грозный Сталин, врачи и соратники якобы удосужились заглянуть только утром. Правда, есть версии, что Наполеона травили мышьяком, а Сталина – варфарином, лекарством, разжижающим кровь и способствующим буйному кровотечению,