Корбю прошел еще несколько шагов и остановился, выбрав наиболее удобную точку, чтобы разглядеть дом-корабль. Он смотрел на шпили и окна, на неповторяющиеся эркеры, башенки, женские головки во фризах, на стеклянные купола и фонари вдоль всего фасада здания, а на глаза наплывало чудное видение, только что промелькнувшее мимо и, возможно, потерянное навсегда.
Да, действительно, счастье – это всего лишь миг, который потом вспоминаешь долгие годы. Мгновения, которые появляются ниоткуда и тут же уплывают в никуда.
Такого чувства знаменитый архитектор еще не испытывал в своей жизни.
Некоторое время Корбю неподвижно стоял, переживая эмоциональный всплеск и горечь потери, наконец, словно стряхнув с себя оцепенение, развернулся и привычным стремительным шагом направился к машине, где его терпеливо ждали водитель и товарищ Игнатов.
Знаменитый архитектор опустился на заднее сиденье авто в том же состоянии духа, что был до своей короткой прогулки, ничем не смутив своего «опекуна».
Остановка не была запланирована, а Корбюзье уже начал понимать, что любые экспромты напрягают товарища Игнатова, тревожа его бдительность. В конце концов, сейчас они поедут на встречу с русскими коллегами. Сначала в мастерскую Весниных, а затем и к Бурову. Корбю давно ждал этого. В конце концов, главное – работа, а все остальное, какая-то там личная жизнь… Да сроду ее не было у знаменитого маэстро. Где на нее время-то взять?
Дежавю
Машина Шапошникова чуть ли не ползком пробиралась по Бульварному кольцу, останавливаясь на каждом перекрестке. Было около четырех часов дня, но на дороге творилось настоящее столпотворение. Владимира, однако, не раздражало это обстоятельство. Он любил центр Москвы, особенно вот этот околоток – Петровский, Рождественский, Сретенский бульвары…
Сколько воспоминаний связано с этими местами! В начале девяностых здесь все было иначе. Атмосфера напоминала времена Великой депрессии и сухого закона в Чикаго. Дома стояли мрачные, переулки, соединявшие бульвары с Садовым кольцом, были пустынными. Впрочем, подготовка к реконструкции шла с начала восьмидесятых. Тогда еще не появились сноровистые инвесторы и не приехали турки с югославами, но жителей уже расселили по новостройкам. Их квартиры заняли хлынувшие тогда в Москву из разных стран, ставших в одночасье заграницей, грузины, узбеки, таджики – но больше всего здесь было русских, которые стали в новых странах абсолютно никому не нужны. Среди них было много художников, артистов, режиссеров – да кто тут только не встречался! Кто мог, устраивался на работу дворником. Жили в «убитых» коммуналках, кто-то почти официально, а другие заселялись, что называется, самозахватом. Всех объединяло единое желание – найти себя в совершенно новой жизни, непонятно куда устремившейся. Каждый был занят поисками работы, своей ниши, своих заказчиков. Жили очень трудно, но весело. Может, потому, что терять уже было нечего – все исчезло вместе с прошлой жизнью.
Шапошников