Вадим оборачивается, бросает взгляд на кулер и хмыкает.
– Нас обеспечивает государство…
– Ну конечно… – Язвительно бросаю я, прерывая его пояснения. – Элита… Вам все ни по чем. Война, эпидемия, голод. Что бы не происходило снаружи…
– Агата. – Теперь уже Вадим прерывает поток моих возмущений. – Прекрати нести чепуху. Мы – не элита. Мы – простые солдаты. И ты теперь с нами… Так что возьми себя в руки. Соберись. И давай займемся делом. Хочешь пить – попей. Хочешь возмущаться – оставь это на потом.
Сдвигаю брови, глядя на Вадима исподлобья.
Я не хочу пить и не хочу возмущаться. Все, чего я хочу – это свобода. Я хочу сбежать. Но сбежавших солдат называют дезертирами и отправляют под трибунал.
Я не могу сбежать.
Я теперь с ними…
Мотаю головой, будто стряхивая с себя злость, и следую за Вадимом.
Захожу в комнату для допросов, и слышу, как за спиной захлопывается дверь. Помещение выглядит мрачно: темно серые стены, большое зеркало на одной из них, и посредине комнаты прямоугольный металлический стол и четыре стула по двум сторонам от него.
Вадим подталкивает меня в спину, и подведя к столу, нажимает на мои плечи, усаживая на один из стульев. Сам же идет к двери, которую я не сразу заметила- это не та дверь, в которую мы вошли, и открыв ее, что-то кому-то негромко говорит. Возвращается к столу и садится рядом со мной. Через минуту дверь снова открывается и в комнату вводят мужчину. Того самого, что неискренне улыбался мне на фотографии. Я узнаю черты его лица, но не могу не отметить произошедшие с ним изменения: осунувшееся иссохшееся лицо, почти черные мешки под глазами, брови, сдвинутые на переносицу, поникшие плечи. С заведенными назад руками, скованными наручниками, он медленной шаркающей походкой, ссутулившись, будто на его плечах тяжкий груз, подходит к столу и опускается на стул.
Мужчина выглядит истощенным, сдавшимся, безразличным. Но первое, что я чувствую, когда он появляется в комнате – это тревога. Его тревога. С его первым шагом в комнату, я чувствую, будто воздух вокруг меня сгущается, мне становится тяжелее дышать, будто кто-то укрыл меня с головой плотным одеялом.
Вадим здоровается и начинает негромко говорить. Просит помочь следствию, пытается убедить ученого в том, как это необходимо и как важны его показания. Матвеев сидит с опущенной головой, глядя куда-то вниз, и с виду остается безучастным. Но я замечаю, как он почти незаметно вздрагивает при каждом новом слове Вадима. Он вздрагивает, словно от ударов током, но головы не поднимает. Все его тело начинает мелко дрожать, на лбу выступает пот.
Вадим продолжает говорить, и с каждым новым словом, мою грудь все сильнее сдавливает невидимый обруч. Все мое тело напрягается. Я вжимаюсь спиной в жесткую спинку стула, и чувствую, как начитают трястись руки. Голова начинает кружиться, сердцебиение ускоряется, причиняя боль за грудиной.
Вадим