–Авакай, дерякай, детка, совсем плохо тебе, запуталась совсем, худое дело задумала. О таком и думать забудь, грех. Разве можно из-за парня жизни лишаться? Да у тебя таких, как он, в ногах много будут валяться!
Огашка-Сирота испугалась призрака и, не глядя на него, сказала:
–Бабуля, ты же умерла у меня на руках! Как ты здесь оказалась?
–Не перебивай, – одернула девку Штурочка, – дай досказать.
Огашка-Сирота, чтобы не так страшно было, закрыла глаза.
–Можно и так. Вот, детка, я и говорю. Не раздваивайся, на мать не угодишь. Одно ее поручение сделаешь, даст еще труднее, и так, пока в тюрьму не угодишь. Будь сама собой. Снимаю я с тебя клятву, какую ты ей дала по малолетству, не зрелым умом. Оставь в покое «золотого» жениха. Его самого ждет несладкая жизнь. Натерпится солдат страха в войнах, хлебнет лиха и домой вернется героем. Но не судьба тебе с ним, смирись, не в золоте твое счастье, а в служении народу, у тебя своя планида. Людей исцеляй от болячек и душевных мук. И Бог тебе воздаст.
Из речки на берег вышел выводок домашних гусей. Резвые гусята крыльями захлопали, взбираясь на бугор, и разбудили спящую Огашку-Сироту. Она вскочила и стала озираться вокруг.
Сумеречно было на яру, холодно. Густой туман окутал кустарник. Только узкий серп луны проглядывал робко из-за облаков.
Огашка-Сирота потянулась, зевнула.
«Долго я спала, уже полночь. Штурочку видела во сне. Не забыла меня, сердешная, и клятву с меня сняла. Спасибо, старенькая. Царствие тебе небесное».
Ежась от холода, повеселевшая девка, осторожно, чтобы не сбиться с тропы, пошла в Сосновку. Село в тумане было невидно. Только была слышна перекличка петухов.
Утром при ярком солнышке родные, почти все жители села провожали юного богатыря на царскую службу с песнями, плясками, со слезами.
Впереди толпы ехала повозка, запряженная в пару лошадей. Позади мушкетера в ботфортах и в шляпе треуголке на охапке соломы валялся холщовый мешок призывника с харчами и бочонок медового кваса на дальнюю дорогу.
Окруженный родными и близкими Никита, одетый в старые пожитки, которые на службе не жалко будет бросить, шагал в толпе, выделяясь ростом и могучей статью.
Перед тем как повернуть на большак, мать с дедом завели его на кулугурские мазарки, заставили призывника встать на колени у могилы отца и попросить у него благословенья.
–Благослови меня, тятя, – сказал Никита сиплым от волнения голосом, – и сопроводи меня сам на службу, будь там моим щитом.
А дед Родион Большой речь сказал:
–Иван, благослови дитя своего Никиту на службу ратную, долгую. Помоги ему, как можешь одинокому на чужбине себя не потерять, честь рода не посрамить, и здравым домой возвернуться.
Около могилы