– Чаю будете? Еще бутерброды горячие есть. У меня термобокс хороший, тепло держит.
Голос какой. Глубокий, с хрипотцой, заботливые нотки пробирают до самого сердца. Ей бы влюбиться лет эдак тридцать назад, до одури, по-настоящему, чтобы не тянулся за ней всю жизнь шлейф одичалой беглянки, несчастной бабенки, на которую без слез не взглянешь. Вот тогда бы, да… Отдалась бы всей душой, без остатка. Не сейчас. Теперь уже ни к чему. Так только, тешиться украдкой, наслаждаться его тайной симпатией. Да и что уж говорить, ласковое слово и кошке приятно.
– Буду. А вы что же…
– И я с вами, за компанию. Можно?
Остановился, но мотор не заглушил. Достал рюкзачок, из него – контейнер с бутербродами. С расплавленным сыром, домашним копченым мясом, хрустящим домашним хлебом. Вкусно-то как. Сто лет такой еды не ела. Хорошая хозяйка у Рыжего. Подумала и тут же поперхнулась. Вот и правда, старая дура. Ну не сам же он все это готовил…
Чаю протянул. В чистой белой пластиковой кружке. Вот и еще одно подтверждение – разве у мужчины может быть такая белоснежная посуда?
Ком в горле стоял и не помог даже сладкий чай. Еще чуть-чуть и начнут стучать проклятые молоточки в висках. Так всегда, от волнения.
– Это кабан копченый. По осени охотился. А сыр сестра делает вкусный. Я так не умею. Хлеб вот пеку, научился за столько лет. А сыр – нет. Да и корову я думаю продать. Через месяц отелится, теленка оставлю, а Марту продам. Не съедаю я один столько молока, а сбывать молочное тут особо не кому. Лучше вот у вас покупать буду. Продадите ведь?
– Продам.
Сейчас кажется, что сама себя удивила. Своей дурацкой радостной улыбкой. Краем глаза ухватила ответную, на лице Петра. Господи, стыд-то какой.
22
Учиться в педагогическом было не в пример тяжелее, да и занятия шли практически до самого вечера. Кроме основной программы ей приходилось наверстывать упущенное по тем предметам, что она не изучала. О подработке в столовой не могло быть и речи. Игорь устроился в хорошую организацию по распределению. Работать приходилось по вахтам, но зато ездить недалеко. Платили немного, жить было туго.
Люда научилась предохраняться. Теперь ошибок быть не могло. С ребенком им не выжить.
Училась. Все время грызла гранит науки, не жалея себя. Понимала, что это единственный шанс выбиться в люди, работать на хорошей должности.
Известия о матери пришли в зимние каникулы. Сгорела в квартире. Пьяная, якобы уснула с сигаретой. Девчонок успели вынести, откачать. Ее – нет.
На похороны Люда, конечно, опоздала. Малышек забрали в детдом. Квартиру, выданную по найму от железной дороги, забрали. Прав на нее Люда никаких не имела. Порвалась последняя ниточка, связывающая с прошлым.
Уже весной съездила на Родительское на кладбище. Постояла над куцей могилой с окрашенным в синий