– Уходите, – крикнула я ей, застегивая молнию на куртке.
Она подождала, пока можно будет перебежать через дорогу между машинами.
– Она все еще у вас?
– Это одно из условий ее освобождения под залог.
– Знаете, она должна мне кучу денег. Я же покупала для нее все эти растения, расплачивалась за них со своего счета. А она мне так и не вернула деньги.
– Ну, сейчас она не в том положении, чтобы с вами рассчитаться.
– Я хочу ее увидеть, посмотреть ей в глаза, понять, можно ли по ее лицу сказать, что она это сделала.
– Вы же не знаете, виновна ли она.
– Он не был идеальным. Никто из нас не идеален. Он допустил несколько ошибок. Но в тот вечер, когда он умер, он сказал мне… Ох, это не имеет значения.
Она расплакалась.
– Вы разговаривали с ним в тот вечер, когда он умер?
– Я подвозила Макса. – Далила нетерпеливо вытерла глаза. – Полиция уже знает. Не нужно на меня смотреть с таким удивлением.
Возможно, говоря все это, она вспоминала историю своих взаимоотношений с Эйлсой и пыталась найти в них оправдание. Она использовала случившуюся трагедию как возможность выплеснуть все обиды, затаенные на подругу.
– Проблема Эйлсы в том, что она никогда не могла признать, что дела складываются плохо, что что-то идет не так. Все должно было быть хорошо и прекрасно – молочный коктейль и сахарная вата.
– Ко мне она всегда относилась хорошо, – заметила я.
Далила уже ступила на проезжую часть, чтобы вернуться на другую сторону, но прошипела через плечо:
– Вы ее не знаете.
Я не ожидала увидеть Эйлсу так скоро после того вечера, когда мне пришлось сидеть с детьми. Я понимала, что ее заверения в дружбе сильно на меня повлияли, но не ожидала, что она действительно придаст им значение. Но уже на следующее утро она прошла по дорожке, ведущей к моему крыльцу, и оказалась у входной двери с букетом тюльпанов в руке. Мне давно не дарили цветов – даже когда наши отношения с Адрианом Кертисом были в самом разгаре, букетов он не приносил. Я была так тронута, что с трудом сдерживала эмоции.
Мимо с лязгом и грохотом проехал грузовик, за ним – автобус.
– Я чувствую себя виноватой, – сказала Эйлса, протягивая мне цветы. – Проторчали вчера у нас весь вечер, и Максу вы так помогаете. – Она подошла на шаг поближе. – Я знаю, что вы не возьмете деньги, но я хочу что-то сделать. Вы здесь одна. Но вот я. Я с радостью помогу вам разобраться со всем этим. – Она неопределенно махнула на вещи, лежавшие у меня на крыльце. – А пока могу ли я уговорить вас покинуть берлогу и съездить перекусить?
– Что, прямо сейчас?
– Не будем терять времени.
Это была жалость? Если так,