Я усну на левом
носом в колени
как без памяти
как запятой эмбрион
и войдут с припевом
пилигримы-калеки
снова клянчить своё
забивая сон
Вижу, старый да малый, пастухи костерок разжигают,
Существительный хворост с одного возжигают глагола,
И томит мое сердце и взгляд разжижает,
оползая с холмов, горбуновая тень Горчакова.
Только тайна тайн,
перебирая воздуха ткань,
темное серебро расстояний,
Петропавловского графина грань,
люблю мглу,
гулкую под ногами глубь,
к булочному теплу
желтому еще льну
А если и светить, то лишь едва, —
летучей, эфемерной порошиной,
И – числить этажи, сиречь – слова,
не «богом из машины», а машиной,
сказуемой из глотки божества.
В тех случаях, когда современная норма предполагает контекстуальную зависимость субстантивного или адъективного грамматического значения, десубстантивация осуществляется и поддерживается нестандартной референцией:
На плюсе шесть откроется иная
судьба дневного сна,
мгновения. Канал
набухнет черным цветом.
Непременно
пернатая ольха,
усвоив угол верный,
тень липкую раскачивает зло…
На плюсе шесть зимою
Я говорю —
тепло.
Пернатый снег на молодых болотах
дымил, ярился,
экая забота
в такую беломглу приводит шаг?
В садах только наших в апреле
Деревья растут из зеркал. —
То, видимо, тайные щели
Господь в этом мире сыскал.
И так еще, видимо, можно
На облачных лестницах петь,
Невидимо так, осторожно
Пернатой ступенью скрипеть.
Всё лето мед горчит звездой полынной,
три инока в овраге речь ведут
о Сыне и о бездне соловьиной,
о певчей смерти, побывавшей тут.
Притягивает